Новый перевал

— Ишь, орлы! Не успели отойти, уже стреляют. Наверняка Динзай. Я предупредил, чтобы зверя не трогали.

— Почему?

— Сейчас некогда с мясом возиться. Если вечером передадим вашу информацию и узнаем, как добрались наши товарищи, что там с Нечаевым, значит завтра двинемся снова в путь. Надо торопиться.

Дада и Динзай вернулись с разведки не с пустыми руками. Но Колосовский напрасно беспокоился: Динзай подстрелил двух уток. Дада поймал большого ленка и трех хариусов.

— Дело плохо, товарищи, — заговорил Динзай, небрежно кинув к ногам Семена свою добычу. Семен подобрал уток, стал ощипывать. — Там впереди всё протоки кругом, — продолжал Динзай. — Дерево друг на друге сидит. Наверно, дальше большие заломы. Шумит Хор. — Он махнул рукой и плюнул сквозь зубы.

— Что-то я ничего не понял, Динзай, — сказал Фауст Владимирович. — Можно дальше итти на батах или нет?

— Пройти можно, — отозвался Дада. — Бат руками таскать — это дальше, совсем дальше будет.

— Ах, вон оно что! Значит, пока все-таки можно итти на батах. Ну что же? Один бат мы оставим здесь. Как думаете, товарищи?

— Правильно, — согласились проводники.

Наступил вечер. Мы еще не успели поужинать. Фауст Владимирович поглядел на часы, поднялся, отодвигая еду, стал настраивать передатчик. Было восемь часов. Свистнула сиреной и покатилась по лесу радиоволна. Собаки насторожились. Эхо раскололо древнюю тишину.

Колосовский надел наушники. На переднюю крышку футляра я поставила свечку.

— Я Тайга! Я Тайга! — кричал он в эфир. — Слушайте меня! Слушайте меня! Я Тайга! Примите информацию!..

Колосовский читал информацию, и в его устах слова оборачивались новым смыслом, как будто речь шла не о нас, как будто это не мы отправлялись пешком к перевалу, а какие-то неизвестные путники. Но путники были здесь, рядом. Они сидели в темном ельнике, на поваленных елях, отодвинув в сторону чашки с лапшой. Слушали. Но вот информация передана, Колосовский получил подтверждение, что Ермаков ее принял. Теперь нас интересует другое.

— Как там наши товарищи? Отвечайте, прибыли или нет наши товарищи? Как здоровье Нечаева?

Динзай подобрался к самому передатчику, стоит на коленях, улыбается. Колосовский хмурится и кричит:

— Что такое? Я вас не слышу! Я вас не слышу!

До него долетают далекие, хриплые, прерывистые звуки:

«Ваши прибыли… Потерпел аварию… заломе… перевернулись… утопили…»

Больше ничего не было слышно. Как ни пытался Фауст Владимирович наладить в этот вечер связь, все было безуспешно.

— Ну вот… — сокрушался Колосовский. — Ничего не понял. Кто потерпел аварию? Кого утопили? Может быть, Андрей Петрович перевернулся? Но Ермаков говорил не таким тоном. Придется отложить разговор до утра.

— О-ё-ёй! — покачал головой Динзай.

А Дада засмеялся:

— Ничего. Я говорил, будут купаться. Вася все равно ленок, нырять пошел. Я сразу видел, как весло в руки берет. Всегда торопится, чорт…

Дада выругался и сплюнул.

Ужин расстроился. Даже Семен отошел от костра и попросил Динзая объяснить, в чем дело. Динзай жестами дал понять, что произошла авария на заломе.

Подробности мы узнали только утром, когда Колосовский опять связался с Тивяку.

Какое великое дело радио! Вспоминая теперь наш поход, я невольно думаю о том, как оно выручало нас в тайге. Когда-то Арсеньев, уходя в экспедицию, обещал нашей редакции присылать свои очерки. Но он попал в тяжелые условия и не смог передать их. Он отправлял написанное с оказией. Письма терялись в пути. А вот теперь один из его бывших проводников, Дада Кялундзюга, подошел к передатчику и разговаривает с Василием. В глухой тайге над лесами и реками слышится по радио удэгейская речь.

— Ну конечно, так было, — хохотал Дада, отходя от передатчика.

Оказывается, наши товарищи потерпели на заломе аварию. Бат перевернулся. Но не разбился. Все продукты утонули, но люди живы. Нечаев уже поправляется.

— Передайте мое распоряжение, слушайте мое распоряжение, — теперь уже говорил Колосовский. — В случае, если Нечаеву станет хуже, немедленно вызвать самолет. Василий Кялундзюга пускай продолжает вести отстрел зверей и птиц. Как меня поняли? — продолжал Колосовский. — Как меня поняли? Я вас плохо слышу. Повторите. Какие радиограммы? Откуда? Не слышу.

Вот видите, — говорил он, снимая наушники. — Вам есть радиограммы, но принять не удалось.

Я с тревогой посмотрела на захлопнувшуюся крышку футляра. Значит, все? Ведь сейчас мы отправимся в путь, и я не узнаю, что там. Какие радиограммы? Может быть, дома что-нибудь случилось?.. Колосовский понял мою тревогу:

— Не волнуйтесь. Я еще раз попытаюсь связаться с ними. А сейчас давайте подумаем, что здесь оставить. Возьмем с собой самое необходимое.

Мы стали отбирать вещи, откладывали в сторону то, что казалось лишним. Спустя некоторое время Фауст Владимирович снова подошел к передатчику. И все так же безуспешно.

— Придется задержаться здесь еще на одну ночь, — проговорил Колосовский; в голосе его прозвучала досада.

Я сказала, что из-за этого, пожалуй, не стоит терять целые сутки.

Он развел руками: