Новый перевал

Я изложила свой план, который понравился Колосовскому. Вначале надо дойти до перевала. Читатель будет знать, что с нами уже нет радиостанции. Можно ограничиться информацией. Рассказала и о том, что ночью я еще раз просмотрела в дневнике задание нашей экспедиции и нахожу, что из всех участников похода мы с ним сейчас самые большие должники. Нам предстоит разгадать тайну рождения Хора и сделать описание нового перевала. Так что незачем нам испытывать друг друга.

— Значит, вы меня испытывали? — спросил Колосовский прищуриваясь.

— Хватит заседания! — объявил Динзай, подойдя к палатке. — Каша готова, можно завтракать.

Колосовский отбросил один скат палатки, и мы вышли оттуда. Солнце заливало все вокруг, золотило мелкие струи на перекате реки, прямо перед глазами.

— Ну, чего так: все время говорили, говорили? — полюбопытствовал Дада, разливая чай в кружки. Ему хотелось поскорее узнать, что мы решили.

— Да вот она… — Колосовский кивнул на меня, усаживаясь на валежину, там, где сидел вчера, — она хочет домой итти. Говорит: «Возьму Даду, и пойдем вниз».

— Чего? Чего? — изумился Дада, проливая чай мимо кружки.

Семен промычал что-то, подталкивая старика. Дада увидел, как мы с Колосовским переглянулись, и понял:

— Э-э… немножко сулеси, однако.

Он заулыбался, вспомнил о вчерашнем разговоре про аппендицит.

— Теперь болеть не надо.

— Ничего, не страшно, — отозвался Динзай. — Что случится, руками унесем.

— Вот видите, — шепнул мне Колосовский. — А вы беспокоитесь, как они будут без тента. Орлы! — громко сказал он, потянувшись за румяной лепешкой. — Вот это да! Чье это произведение, позвольте вас спросить? Кто стряпал, Динзай?

— Дада жарил, Семен смешивал тесто, — ответил Динзай.

— Смешивал, говоришь? С чем, с песком?

— Да нет, понимаешь, как это говорится, мешал, месил, — поправлялся Динзай.

— Замечательные лепешки! Придется в приказе отметить.

Колосовский шутил, все смеялись, и было так хорошо от сознания, что связанные одной задачей люди понимали друг друга.

И вот мы опять в пути. Идем навстречу солнцу. Вся в живом золотом блеске, сверкает, мчится навстречу необузданная река. Там подмоет землю, вырвет с корнем березу и опрокинет ее вниз вершиной, тут обнажит красноватый берег так, что осыпи валунами лягут к воде; то повернет налево от гранитной скалы, то разбежится вправо, ударившись о камень. Птицы с нежными голосами, с тонким свистом, с короткими трелями как будто нарочно убрались от реки подальше, в лес: там вьют гнезда, там заводят свою тайную перекличку. Только жадные вороны оглашают громким карканьем долину. Они срываются с голых лиственниц и кричат, встревоженные свистом Дады. Старик держит в зубах свисток из бересты, пробует: хорошо ли передразнивает он кабаргу? Эхо трижды откликается в горах: близко, дальше, совсем далеко.

— Хорошо, — говорит Дада и прячет свисток в карман.

Мы только что отдыхали около устья реки Сагды-Биоса[29]. Это последний большой приток Хора. Десять минут посидели, положив поперек лодок шесты. Тут Дада и сделал свисток, забавлялся им вместо трубки.

— Вот когда курить надо было, — заметил Динзай.

— Да-а… — вздохнул Колосовский.

Миновав устье реки Сагды-Биоса, мы прошли вверх еще несколько километров и остановились на левом берегу, чтобы здесь сбросить часть лишнего груза, в том числе и радиостанцию. Берег был возвышенный, незатопляемый, так что в случае высокой воды безопасный. В угрюмой глубине леса было темно и глухо.

— Придется прорубать просеку, — сказал Колосовский, оглядевшись. — Иначе не будет слышимости.

Когда просека была готова, Семен взобрался на дерево и укрепил антенну.

— Идем со мной, — жестом указал ему Фауст Владимирович, после того как развернул станцию.

Все было готово. Они направились вглубь леса. Тем временем Динзай и Дада пошли в разведку: можно ли итти дальше на батах? Темный молчаливый лес окружал наш лагерь со всех сторон. Я развела костер и решила послушать радио. Настроившись на хабаровскую волну, я услышала знакомый голос диктора, передававшего вести с колхозных полей. И странно: тайга уже не казалась такой глухой и сумрачной, оттого что рядом гремело радио:

«Вчера на заготовительный пункт Архаринского района колхозники артели «Память Ленина» доставили сотни центнеров хлеба сверх плана…»

Перед глазами возникла знакомая тропинка от колхозного села Отважное к железнодорожной станции, где расположен заготовительный пункт. Горы хлеба. Высокие склады заполнены золотистым зерном. А по дороге движутся и движутся обозы. Идут машины, тарахтят телеги…

Увы! Редкие и крупные капли дождя закапали с высоты. Надо было закрывать этот «умный» ящик, пристроенный на двух пеньках. Я принесла тент, закрыла передатчик и стала писать информацию для газеты. С березы прямо на бумагу упал желтый лист. Осень напоминала о себе все больше и тоскливее.

— Вот мы и дров принесли, — Колосовский бросил с размаху валежину у костра.

Семен приволок обрубок сухой лиственницы, воткнул в нее топор. За рекой прогремели два выстрела. Колосовский прислушался: