Новый порядок (Часть II)

— Сукра, актар-карим сакир-раис, — чуть склонил голову шах номер два и рассмеялся: — Теперь можно безнаказанно заглядывать в гарем эвель-вазира.

— Э-э-э?.. — протянул потрясенный генерал-губернатор.

— Ах, гражданин генерал-губернатор, — шах номер один сделал вид, что только что заметил присутствие Крихерая, — думаю, вам нужно кое-что объяснить…

Он тоже протер лицо, а отняв ладонь, потряс такой же маской, сделанной из непонятной полупрозрачной, эластичной ткани. Альбрехт фон Крихерай икнул, подавившись воздухом, отступил к стене под защиту кайзера Фридриха.

— Дело в том… — заговорил Манфред фон Хаупен официозным тоном.

Шталендхэрр генерал-губернатор Альбрехт фон Крихерай так и не узнал, что в чем дело. Он закатил глаза и сполз по стенке на пол, теряя сознание.

— Мне кажется, этот абсурд его доконал, — покрутил кончик острой бородки чародей.

XII

— Не кисни, Графиня, — сказал Эндерн, обнимая трясущуюся чародейку за плечо. — Бывает хуже.

— Куда уж хуже, — всхлипнула она. — Меня убили! Ты понятия не имеешь, что это такое. Умирать очень страшно. И больно. Особенно в первый раз.

Совиные глаза оборотня блеснули. Чародейка только сейчас задумалась, что знает о нем очень мало, почти ничего. Она ждала возражений и едких замечаний, но полиморф лишь усмехнулся:

— Ну, с лишением, сука, девственности, что ли. Это надо обмыть.

— Не смешно, — буркнула чародейка, прижимаясь к Эндерну крепче. — Я просто закончилась. Меня больше не стало. Была — и нету. И больше ничего. Вообще ничего!

Тело наконец-то успокоилось и определилось с ощущениями. Чародейка окоченела от холода, отморозила на ледяном столе ягодицы и бедра, но встать не могла. Пробовала, но чуть не пропахала носом каменный пол, если бы полиморф не подхватил ее. Пришлось сидеть на подложенной куртке Эндерна, замотавшись в простыню, трястись и дожидаться, пока пальцы ног не начнут отзываться.

— Теперь-то живая, — сказал оборотень.

— Я была мертвее мертвой восемь часов! — чародейку заколотила крупная нервная дрожь. — Ты сам сказал!

— Хорош, сука, ныть! — ворчливо бросил Эндерн. — Ничего и не случилось. Подумаешь, имя новое придумать придется. Один хрен оно тупое было.

— Тебе легко говорить, а я любила это имя. Под ним я была когда-то счастлива, — шмыгнула носом чародейка, устраивая голову на плече полиморфа.

— Ты мне только рукав соплями не уделай, а? — брезгливо поморщился Эндерн, но не отодвинулся.

Чародейка уставилась на пальцы своих ног. Она не прекращала попыток заставить их подчиняться, но пока без особого успеха, что нервировало и пугало. Была опасность, что у воскрешения найдутся побочные эффекты и последствия слишком долгого пребывания в состоянии хладного трупа. Чародейка не очень переживала, что могут проснуться новые кулинарные пристрастия, например, к сырым мозгам, а вот за возможность ходить — тряслась. От такой приятной привычки нелегко отказаться.

— А как ты меня нашел? — спросила она.

— Чорт привел, — ответил Эндерн.

— Кто?

— Чорт. Чорта ни разу не видала?

Чародейка подняла на него растрепанную голову.

— Я — ведьма, Ярвис, мне проще описаться или лопнуть, чем до чертей допиться.

— Не поверишь, Графиня, — состроил недовольную рожу Эндерн, — трезвый был, как стекло.

XIII

Бруно замер, повинуясь остановившемуся оборотню. Дорогу им преграждала толпа из десятка крепких и агрессивно настроенных ребят. Таких ребят обычно можно видеть возле завода после тяжелого рабочего дня. Сопровождаемые шумными разговорами и облаком густого табачного дыма, они заворачивают в ближайшую пивную, где коротают вечер, который нередко заканчивается ночными приключениями и нередким пробуждением в самых неожиданных местах. И без всякой магии.

Этих сопровождало напряженное молчание. И окружала тяжелая злоба. А в руках имелись цепи, дубины и вырванные из заборов железные пруты.

— Это опять, что ли, бандюги? — шепнул Бруно.

— Хужее, — отозвался Эндерн. — Народ.

— А чего народу надо?

— Счастья народного.

— А мы какой жопой к его счастью?

— А мы, сука, его нынче по манде пускаем, — прошептал Эндерн, делая осторожный шаг назад. Толпа уверенно шагнула к ним.

— Им-то откуда знать? — сглотнул Бруно, тоже отступая.

— На ебле написано: «Холопы режима, стукачи и палачи».

Толпа пошла на них быстрее.

— Как скомандую — беги. Я их задержу.

— Хер тебе в обеи руки, — Бруно нащупал рукоять пистолета. — Я тебя не брошу!

— Ох, драть вас кверху сракой, — тоскливо пробормотал Эндерн.

Он дернул кистью, выбрасывая из рукава лезвие меча. Бруно выхватил пистолет, скакнул в сторону и направил в толпу дуло, щелкая курком. Та остановилась, не ожидая увидеть оружие.

— Ходи по одному! — сплюнул Эндерн.

Толпа осталась стоять на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, звеня цепями, однако и отступать не собиралась. Бруно и рад был бы поверить в собственную грозность, но жизнь его многому научила, особенно в последние месяцы. Он чуял подвох. И подвох вдруг уперся в спину.