— Возможно, — уклончиво произнес Гаспар таким тоном, каким обычно говорят «нет», но так, чтобы не убить тщетную надежду сразу и с особой жестокостью. Он встал, стараясь не выдать лицом боль в затылке. — У меня небольшая просьба, хэрр Вортрайх, не окажете любезность?
Хозяин кабинета тоже поднялся.
— Смотря какую.
— Не подскажете, где еще можно инвестировать в удачу скромные двадцать тысяч и хорошенько взбудоражить себе кровь перед отъездом?
В голове Вортрайха произошла катастрофа с невероятным количеством жертв. Взрывная волна дошла даже до Гаспара и едва не смела напрочь. Вортрайх упал в кресло, оттянул накрахмаленный ворот белоснежной рубашки.
— Зайдите ко мне завтра, — глухо сказал он. — Я подготовлю список.
— Премного благодарен, хэрр Вортрайх, — поклонился Гаспар. — До встречи.
— До встречи, хэрр Напье, — отстраненно попрощался Йозеф Вортрайх. Он должен был бы из вежливости проводить гостя до двери, но эта мысль почему-то выскользнула из головы.
Гаспар Франсуа Этьен де Напье, менталист и бывший следователь Комитета Следствия Ложи, развернулся и направился к выходу из кабинета. Он улыбнулся. Самодовольно, нахально и высокомерно, как мог улыбнуться лишь сын миллионера-промышленника, всего добившегося самостоятельно. Гаспар приложил к животу левую руку, загнул дрожащий палец.
— Хэрр Напье! — деликатно окликнул его Йозеф Вортрайх. — Обождите минуту.
III
Уже стемнело, когда Бруно оказался где-то между Новым Риназхаймом и Читтадиной на узкой полоске «ничейной» земли, то есть не принадлежащей ни одному из боссов, но хозяева у нее были — анрийская полиция. Этакий буфер между владениями Большой Шестерки, чтобы возникало меньше трений и спорных вопросов при дележе борделей, лавок, кабаков и прочей мелочи, которая обязательно выступит поводом для крупного конфликта.
Он смутно узнавал эту улицу, но голова была забита совершенно другими проблемами. Бруно мученически вздыхал себе под нос и тащил за плечами здоровенную сумку, битком набитую деньгами, а в Анрии просто большая, тяжелая сумка — уже достаточный повод поделиться с нуждающимися. Но не это было главной причиной бесконечных вздохов.
Главной была чародейка с тьердемондским акцентом, который то пропадал, то появлялся, Даниэль Кто-То-Там. Она взяла Бруно за шкирку и потащила с собой на Имперский. Было у нее с сигийцем что-то неуловимо общее: оба не кричали, не приказывали, не угрожали, но добивались, чего хотели, и не интересовались чьим-то мнением. И приходилось подчиняться, хотя правильнее — ноги сами шли следом, не объясняя причины голове.
На Имперском чародейка завела Бруно в какой-то не особо известный банк и сняла ассигнаций на такую сумму, каких Маэстро даже чисел не знал. Даже клерк, выносивший пачки наличности, ходил с лицом… крайней степени изумления и потрясения и всерьез предлагал услуги охраны. На что колдунья мило улыбнулась, прижалась к Бруно своим теплым, пахнущим сладкими духами рельефом, чмокнула в щеку и назвала его самой надежной охраной.
Маэстро, которого от одного лишь ее присутствия трясло, почти загорелся, а пуговица на гульфике выбила бы клерку глаз, будь пришита чуть хуже.
Но это было еще ничего. Как-то раз утром Бруно проходил мимо комнаты, где обитали колдунья с занудой-сыроедом. Дверь была приоткрыта, и он заглянул. Ведьма стояла голая и намывала себе промежность. Ухоженную, подстриженную, а не те салидские джунгли модерских баб. Бруно чуть не кончился от увиденного. А она, совершенно точно заметив его, вместо того чтобы завизжать, как подобает, и погнать полотенцем, даже не пикнула. И вообще как бы случайно повертелась, чтоб он хорошенько разглядел ее со всех сторон, облизнулся на круглую задницу, запомнил ямочки на пояснице и каждую завитушку черной татуировки по левому боку. Бруно запомнил, да так крепко, что пару ночей заснуть не мог. А упругие сиськи с сосками хоть стекло режь прыгали перед глазами и наяву.
После банка они сидели в одном из кафе неподалеку от «Империи». Бруно на чувстве дежа вю отправился в прошлое, казалось, невообразимо далекое и безмятежное, когда точно так же шлялся по кафе Имперского проспекта, один или с сигийцем, и высматривал покойного Артура ван Геера. Как же это было давно, а он тогда по дурости еще жаловался и думал, что угодил в неприятности…
Но чародейка ни за кем не следила. Она уплетала пирожные за обе щеки, запивала их парой чашек горячего шоколада с корицей и сидела невероятно довольная. Когда ее рот был не занят, колдунья без умолку трещала и выпытывала у Бруно о сигийце. Она уже две недели при каждом удобном случае устраивала ему допросы. Ее интересовало буквально все, вплоть до таких вещей, что в Бруно просыпалась ревность. Но он отвечал и рассказывал, что знал. Удивительным образом в чародейке сочетались прямота, откровенность, непосредственность и легкая пошлость, ей невозможно было не ответить. Язык сам все выбалтывал, не спрашивая разрешения у головы.