Новый сладостный стиль

В аэропорту его встречала Роуз Мороуз, которая вот уже полгода исполняла тут обязанности менеджера. Удивительные изменения произошли в ходе романа с этой простухой из Йорно-верблюдского графства. Нынче, когда она в своем деловом костюме проходила через холл бывшего СЭВа, взоры всех мужланов, вечно околачивающихся там, следовали за нею. Нельзя сказать, что это сильно нравилось заместителю Роуз Бену Достойному Утки, но до поры до времени он терпел из дипломатических соображений.

Пока ехали из Шереметьево к Ленинградскому шоссе, Роуз разложила на своем атташе кучу бумаг, на которых требовалась подпись уважаемого, но плохо уловимого председателя. Ей повезло: по шоссе в то утро проходила какая-то бесконечная бронеколонна, движение транспорта было почти остановлено, и Алекс, еще не доехав до города, подмахнул все что надо.

Движение все не восстанавливалось. Военные регулировщики распоряжались на перекрестке. Бледное солнце отражалось в их нагрудных бляхах. АЯ не мог оторвать взгляда от медленно катящих в сторону города бэтээров и танков. Клацающая гусеницами родина. Чудо, что она не развязала страшную войну. Сорок пять лет наращивала свою таранную башку. Одним ударом взломать все европейские замки! В принципе у родины не было альтернативы. Производя этот таран и опустошаясь телом, она жила как бы в ожидании гигантского грабежа. Подобно ханам Орды набежать на Запад и вернуться с добычей! Оставить за собой развалины, чтобы заново отстраивались до нашего нового похода. Чудо, что эта логическая цепь не замкнулась. Куда теперь тянется эта опозорившаяся броня, на какие бессмысленные маневры?

Вдруг менты начали пропускать машины. Однорядным ручейком они потекли вдоль остановившейся колонны. Фондовскому «таурасу» повезло оказаться в первой партии, и вскоре он добежал до первых городских кварталов, по крышам которых пламенными уступами все еще громоздился смехотворный сейчас призыв: «Мы придем к победе коммунистического труда!» Вдруг опять застопорилось. Проспект во всю ширину, включая тротуары, оказался забит ползущим транспортом. Выли сирены милицейских машин и «скорой», никто им не уступал дорогу. Иногда пробирался поперек движения мотоцикл с бессмысленно орущими гаишниками. Возле Белорусского вокзала все остановилось наглухо. «Таурас» затерло на горбу проспекта, с которого он перетекал в улицу Горького. Она тоже на всем протяжении была забита. «Нечто невероятное», – сказал шофер Марк Гольдберг, до недавнего времени работавший в «Бурденко», где он как хирург получал по неофициальному курсу доллара в пятьдесят раз меньше своей нынешней американской зарплаты.

АЯ вышел из машины. С моста были видны всеобъемлющие масштабы ступора. Бессмысленно меняли цвета несколько светофоров. Пары от работающих вхолостую моторов поднимались в воздух. Словно отяжелевшая, но неумолимая валькирия, надвинулась и нависла над площадью темная туча. Вдруг на мгновение все как бы обнажилось – тысячи людей в позах отчаяния. Пошел дождь. Несколько парней стояли среди машин, курили, спрятав сигаретки в рукав. Он пробрался к ним. Парни озлобленно переговаривались.

«Садовое перекрыто, на-хуй-блядь. Говорят, все мосты через реку перекрыты, на-хуй-блядь. Совсем у распиздяев крыша поехала». – «А что происходит, ребята?» – спросил АЯ. Один повернул к нему башку: «Ты что, не слышал? ГКЧП в городе, Горбача скинули!»

Александр тут же бросился назад, к машине, вытащил за руку Роуз Мороуз с ее бумагами: «Роуз, мы идем пешком! В городе переворот! Нам нужно как можно скорее добраться до фонда!» Шоферу он сказал: «Оставайтесь пока в машине, но если начнется стрельба, бросайте все и пробирайтесь к нам!»

«Где стрельба? Какая стрельба?» – забормотал Марк. Он и в Израиль-то не уехал оттого, что там стрельба. Стрельба в Москве была выше его понимания. Тут как раз что-то бухнуло рядом, но это был не выстрел, а выхлоп газа из-под грузовика.

Они быстро выбрались на Грузины. Здесь было тихо. Казалось, что вообще ничего не происходит. На Тишинке шла обычная жалкая торговлишка. Странные звуки послышались при приближении к Пресне: рев и какие-то трубные вопли. Не сразу догадаешься, что волнуется чуткий зоопарк. Из метро выходил обычный утренний поток. Люди ускоряли шаги в сторону троллейбусных остановок. Лишь на некоторых лицах был виден робкий вопрос: все ли осталось на месте в Москве, пока под землею мы мчались? Между тем два юнца в джинсах, щедро зачерпывая из ведер белила, заканчивали на стене надпись метровыми буквами: «Долой ГКЧП!»

Корбах приостановился: «Ребята, просветите, как расшифровывается ГКЧП?»

Юнцы ответили, не оборачиваясь: «Говнюки-Коммунисты-Чекисты-Подонки».

Вдруг какой-то восторженный спазм сжал горло АЯ. Он положил ладони на спины граффитистов. Эй-эй, дядя! Они обернулись и узнали: «Саша Корбах, ты с нами?» – «Конечно, с вами, ребята! С кем же я могу быть еще?!»