Новый старый год. Антиутопия

Чем тяжелей наказание, тем им милей господа, – задумчиво произнесла Катя.

– Это ты кого, сучка, холопским званием окрестила? Меня? Да я тебе зенки-то выцарапаю, – прошипела рыжая и, встав на корточки, поползла по мату к Войцеховской.

– Это не я сочинила. Так еще в позапрошлом веке писал великий русский поэт Некрасов, – произнесла Екатерина, вставая на ноги. – А драться с тобой я не буду. Здесь тебе не колония. Завязывать надо со своими блатными привычками, красавица.

Ленка задумалась, тоже встала с мата, подошла к окну и отодвинула штору. Внизу виднелась ярко освещенная улица, по которой проезжали редкие автомобили и еще реже проскальзывали как тени опаздывающие в гости прохожие.

– А что, девоньки? Может, рванем отсюда? Выбьем окно, внизу снег глубокий. Первую попавшуюся тачку тормознем – и домой. Партизаны не угонятся, – предложила Елена.

Ее слова произвели на девчонок совсем другое впечатление. Они молча поднялись с матов и направились к ней, сжимая кулачки. Особенно гневно сверкали глаза у Гульнары.

– Вы че, девчонки? Я же пошутила. Проверка на вшивость!

Рыжая отошла от окна к зеркалу, достала из сумочки помаду и принялась подкрашивать губы.

– До наступления Нового года осталось ровно два часа, – посмотрев на часы, произнесла Катюша.

И в этот момент в дверь студии робко постучали.

В Смита еда больше уже не входила, но возникавшая из‑за спины белая ручка экономки подкладывала на его тарелку все новые кушанья. И водка в его рюмке не убывала, хотя он тосты и не пропускал.

– Позвольте поинтересоваться, а где вы, Жора, встречали новое тысячелетие? – стараясь поддержать светскую беседу, спросила Костина мама.

– Какой – 2000‑й или 2001‑й? – переспросил ее Георгий.

– И тот и другой.

Мария Сергеевна жеманно улыбнулась, обнажив вставные золотые зубы.

– Оба раза вне дома. Последний год двадцатого века я встретил в Сайгоне, а наступление нового тысячелетия – в Париже, в ресторане на Эйфелевой башне.

– О, как романтично! – простонала пенсионерка и гордо добавила. – А наш Костя тоже был в Париже.

– Знаю. С Мариной Войцеховской, – как бы между делом заметил гость из Австралии.

У Марии Сергеевны при этих словах дыхание перехватило. Она грозно посмотрела на Смита, а затем, увидев, что Юрий Иванович стал прислушиваться к их разговору, перевела свой взор, уже исполненный любви и обожания, на высокопоставленного родственника и добавила:

– Кто из нас не делал глупостей по молодости?

Селин утвердительно кивнул головой, продолжая вгрызаться в гусиную ножку.

Зазвонил радиотелефон. Ольга подала трубку хозяину дома.

Вместо ожидаемых новогодних поздравлений он услышал из трубки отборную брань:

– Что это за фокусы? – на другом конце провода недоумевал пьяный помощник Селина. – Где обещанные девочки?

– Я ничего не понимаю, – опешив от такой наглости стал оправдываться Константин. – Они уже давно выехали.

– Мы, по-твоему, должны в новогоднюю ночь онанизмом заниматься? – не унимался Петр Павлович. – Смотри, Костя, тяжело тебе придется в столице. Все ребята из секретариата, из охраны сейчас на тебя злые.

Секретарь обкома, извинившись, вышел из‑за стола. Оказавшись в коридоре и плотно закрыв за собой дверь, он обрушился трехэтажным матом на помощника тестя.

Отведя душу, он продиктовал ему номер домашнего телефона начальника женской колонии и сказал, чтобы тот сам разбирался с инцидентом.

– У меня в гостях Юрий Иванович. Я его должен развлекать, – сказал он и отключил телефон.

Константин Евгеньевич понял: с его гаремом что-то случилось. Но ему все равно было приятно, что Петька и его команда тоже остались под Новый год с носом.

От резкого перехода из темноты на свет девчонки невольно зажмурили глаза. А когда открыли их, то обнаружили себя в большом, ярко залитом электрическим светом зале, по периметру которого стояли ряды стульев, чуть поодаль – накрытый праздничный стол, а в центре – не по размерам помещения маленькая нарядная елочка.

– Добро пожаловать на новогодний бал, дорогие гостьи! – громогласно оповестил девушек Жак Луковский, узурпировавший на этот вечер должности капельмейстера и тамады.

– Кому придет на ум плясать голодным, – сказал командир отряда и пригласил к столу смутившихся девчат.

Когда представительницы прекрасного пола расселись за столом, для мужчин стульев почти не осталось. Большинству партизан пришлось ужинать стоя. Но никто не отошел от стола, хотя ряды стульев вдоль стенок пустовали. Каждому хотелось быть поближе к очаровательным созданиям. Забавно смотрелась со стороны эта компания: три десятка девиц из тюремного борделя, сидящих за походным столом, и почти вдвое больше голодных партизан, обступивших и пожирающих их глазами.

– За прекрасных дам! – торжественно объявил Жак и лихо, по-гусарски, одним глотком выпил бокал шампанского.

Вместо закуски он наклонился к сидевшей рядом рыжей Ленке и смачно поцеловал ее прямо в губы. Она расплылась в торжествующей улыбке. Ее бесстыжие глаза буквально кричали соратницам: «Ну, что я вам говорила!»