Новый свет

— Сюда пожалуйста. — Добрый голос хозяйки рассеял нашу озлобленность. — Спасибо, родимые, а то как мне ее сдвинуть. А этот ящик вот сюда. Спасибо. Посидите, отдохните, милые. Чайку вам согрею.

Чай мы пить не стали. Но кусочек хлебца Сашко попросил у старушки.

В кузове Сашко вытащил из мешка бутылки. Два десятка медалей на каждой. Внизу приписка: «Возраст 20–25 лет».

— Этому коньяку цены нет! — сказал я. — Откуда?

— А это Шаров дал. Так и сказал: выпейте, чертовы диты!

И рыбец пришелся кстати. И двести километров как мечта: легкий ветерок с теплотой. Теплота изнутри, теплота от соприкосновения с Сашком. Теплота от светлого вчерашнего дня: так удалась программа.

— Вчера я был счастлив, — сказал я. — Я видел будущее. Это была настоящая талантливость детская.

— И я вчера бачив будущее, — сказал Сашко.

— Ты действительно правду говоришь?

— Правду, — ответил Сашко.

Я был растроган. И мир казался еще прекрасней. И Шарова я любил, и Сашка любил, и даже шофера готов был расцеловать — таким он интеллигентным мне показался.

И, сияющий, я по возвращении вошел в кабинет Шарова. И моя переполненность выходила из меня в благодарностях.

— Я вам давно хотел сказать, — отважился я, — что вы, Константин Захарович, человек исключительный. Такое вино! Такое вино я в жизни никогда не пробовал. И дело не в подарке, а в том внимании…

Шаров лупил на меня свои узкие глаза, сверлил зрачками, выковыривал из меня все нутро, всматривался в выковыренное: нет, вроде бы искренний дурак, значит, и ему башку заморочил этот несносный Сашко.

16

Николай Варфоломеевич Дятел был единственным остепененным человеком в нашей школе. В свое время он блестяще защитился в научно-исследовательском институте детского левого полушария. Сам факт того, что ему удалось доказать многие преимущества левши над правшой, поднял бурю в НИИ правого полушария. Двадцать шесть заседаний провел президиум академии патологических наук, пытаясь разрешить конфликт между двумя научно-исследовательскими учреждениями. Руководство института детского левого полушария уже не радо было, что присудило Дятлу степень кандидата наук, и после двадцати шести заседаний признало некоторые свои ошибки. Тогда-то и было сказано Дятлу: «Сгинь!» — что на научном языке означало: необходимо временно прекратить исследования, а еще лучше — уйти в глубокое подполье.

Именно в эти дни я и оказался в Москве (дополнительно изучал разные материалы по активизации творчества детей) и встретился с Дятлом, которому и предложил перейти временно к нам в новосветскую школу. Три дня и три ночи я расписывал Дятлу великие перспективы построения новой школы. Я говорил с полным знанием дела:

— Может быть, в какой-нибудь Древней Греции и удавалось в одном лице соединить Цицерона и делового правителя, а в наше время жесткого разделения труда, что определенно сказалось и на структуре мозга, в частности, специфике левого и правого полушарий, трудно соединить живой практический размах с высокой идеальностью, то есть с развертыванием сугубо теоретических позиций в такой хрупкой области, какой является формирование детского ума и сердца.

Я говорил о величайшем даровании Шарова, который обладает фантастическими способностями из ничего создавать все, добывать из-под земли самый дефицитный дефицит и обводить вокруг пальца кого угодно, может быть, даже и таких матерых эрудитов, какими были руководители института правого полушария.

Дятел засомневался. Он вытянул свою гусиную шею, потрогал огромный в пупырышках кадык и сказал:

— Не думаю, чтобы на обмане можно было что-нибудь построить. Есть у Белинского мысль…

— При чем здесь Белинский? — возмутился я. — Обман будет у него. У Шарова. А у нас-то все будет чисто. Мы создадим все условия для воплощения в жизнь великих идей. И, скажу по совести, я сам и десятой доли не способен сделать того, что может Шаров. И никто не может! Надо, в конце концов, быть реалистом!

Дятел согласился. И как только он оказался в нашей глубинке, так к нему резко (в лучшую сторону) изменилось. отношение со стороны обоих институтов: ему не только дали искомую степень, но и утвердили программу опытной работы о переводе правшей в левши. Как это ни странно, этот незначительный факт вдохновил Шарова. Несмотря на то что эксперимент велся на общественных началах и лаборатория была еоздана также на общественных началах, Шаров все равно тут же изменил вывеску, назвав новосветскую школу экспериментальной школой академии патологических наук.

— Под эту вывеску я теперь хоть черта достану, — смеялся он, потирая руки.

В лабораторию вошел и Волков, явный антипод Дятла (это я настоял, чтобы ввели Волкова, — для противовеса), и Смола, который вскоре, как отмечал Дятел, добился выдающихся успехов в опытной работе. Надо отдать должное Дятлу. Он в короткий срок объединил вокруг себя педагогов естественно-математического цикла, но и словесники охотно его слушали.

— Он будит нашу мысль, — говорила о нем Светлана Ивановна, руководитель предметной комиссии математиков.