«Новый тоталитаризм» XXI века. Уйдёт ли мода на безопасность и запреты, вернётся ли мода на свободу и право?

Самым известным из законодательств такого рода явилось уголовное преследование за отрицание Холокоста[46]. Только в 2007–2008 г. по этой статье в странах ЕС были осуждены не менее 10 человек, причём некоторые из них получили достаточно серьёзные сроки лишения свободы (3,5 года, 5 лет)[47]. 3 августа 2018 года Конституционный суд ФРГ оставил без удовлетворения апелляцию 89-летней Урсулы Хавербек, которая была принуждена «и дальше отбывать свой срок за отрицание Холокоста»: выдвинутая ведущим кандидатом от партии «Правые» для участия в выборах в Европарламент в 2019 г., У. Хавербек была приговорена земельным судом Вердена к 2,5 годам лишения свободы за утверждения о том, что «Освенцим был обычным трудовым лагерем, а не лагерем уничтожения»[48].

Кроме того, в различных странах было криминализовано отрицание следующих исторических и социальных феноменов: преступлений против человечности (включая рабство и работорговлю[49]), советской оккупации[50], геноцида армян[51]. Сюда же можно отнести законодательные запреты оскорбления турецкой идентичности[52], умаления значения подвига народа при защите Отечества[53], оскорбления чувств верующих[54] и т. д. К этому перечню примыкают и законодательные запреты реабилитации нацизма[55] и коммунистической символики[56], которые также были введены в рассматриваемый отрезок времени и которые присутствуют в законодательстве, а порой и применяются на практике во многих странах, включая европейские[57]. Иногда под уголовный запрет попадало, напротив, признание того, что официально предписывалось считать «не бывшим», как это, например, установлено в Турции, где уголовно преследуется признание геноцида армян[58].

Одним из самых ярких проявлений нового авторитаризма (по сути сливающимся на новом технологическом уровне с тоталитаризмом, хорошо известным по классическим антиутопиям[59]) стал феномен цифрового тоталитаризма[60], который получил бурное развитие практически во всех странах, независимо от их цивилизационной природы и конкретного политического устройства.

В то же время, в силу типологической отличности либерально-демократических стран от стран иной политической природы, развитие нео-авторитарных тенденций в тех и других оказывалось различным.

Нео-авторитарные тенденции в деятельности либерально-демократических государств и правительств – хотя в целом опирались на возникший в XXI в. и описанный выше социальный запрос на усиление общественной безопасности – встречали лояльно-консенсусное отношение со стороны общественности далеко не всегда.

А именно, лишь тогда, когда в целом совпадали с конкретными «низовыми» запросами большей части социумов в данных странах.

Во-первых, когда речь шла о защите прав и интересов меньшинств и социально слабых индивидуумов, об ограничении пропаганды «реакционных» взглядов и т. п. (конкретные примеры таких законодательных запретов были приведены выше).

Во-вторых, когда целью патерналистско-цифрового контроля государства над социумом оказывалась профилактика правонарушений[61] (данная тенденция оказалась особенно характерной для США): «Для англо-американской модели предупреждения преступности, – отмечает в этой связи петербургский криминолог А. Л. Гуринская, – характерно использование принудительных мер, направленных на воздействие на индивидов, риск совершения преступлений которыми велик». При этом «вопрос об отграничении института принудительных превентивных мер от института наказания» остаётся открытым, поскольку не вписывается в классическую либерально-правовую юридическую парадигму, основанную на принципе презумпции невиновности. В этой связи анализ «ряда решений Европейского суда по правам человека и позиции Верховного суда США демонстрирует, что граница между этими институтами не всегда является чёткой»[62].

В-третьих, когда запретительно-регулятивная деятельность государств непосредственно касалась охраны общественной безопасности в тех сферах, которые само общество опознавало как актуальные и первоочередные. Наглядный пример такого рода – референдум в Швейцарии 28 ноября 2021 г., в ходе которого граждане уверенным большинством в 62,01 % одобрили введение ковидных сертификатов с индивидуальными QR-кодами. Швейцария стала первой страной в мире, где данный вопрос был вынесен на всенародное голосование[63].