Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Мисс Дуайер больше негде показать себя в этом платье, вот она и вырядилась, — Ашуэлл наклонился к капитану. — Сейчас она его еще и уделает.

На ужин подали бульон и крем-суп из цветной капусты, макрель, камбалу, четыре закуски, а также, помимо индейки большими кусками в сливках, жареных уток и цыплят, языка и ветчины, еще нескольких мясных отрубов. Решетки под скатертью не спасали от выплескивания супа. Несколько раз обедавшие роняли изо рта кусок мяса на пол, и он потом долго перекатывался с одной стороны зала на другой, собирая пыль. Глухой старик в дальнем конце капитанского стола ловко срыгнул прямо на салфетку, покрывавшую его колени. Даже привычные к качке стюарды с трудом справлялись со своими обязанностями.

— Ну, я же говорил! — обрадованно воскликнул, наконец, Ашуэлл. — Миссис Мэй пролила на мисс Дуайер кларет!

— Да что же это такое! — американка крутанулась на кресле и вскочила, пытаясь стереть платком с груди потеки красного вина. — Это вы специально!

— О, простите мою жену великодушно, милочка! — с долей кокетства в голосе сказал доктор Мэй. — Она такая неуклюжая! Но вам тоже надо было надеть что-то попроще, ведь пароход раскачивает.

Молли Дуайер поджала губы и обратилась к поляку:

— Мистер Фаберовский, могу я попросить вас проводить меня до каюты?

В каюте американка недовольно взглянула в зеркало. Безнадежно испорченное платье стоило ей в Париже двести франков.

— Перестаньте бормотать, мистер Фаберовский, вам это не идет, — сказала она. — Позовите лучше мне стюардессу, я хочу переодеться.

Поляк покорно отправился в сторону кормы, где находилась дежурная комната стюардесс, валил пар от утюгов через открытую для проветривания дверь и раздавались недовольные голоса.

— Да что я, нанималась, что ли, гладить эти промокшие вещи! — донеслось до Фаберовского.

— Хорошо, что эта американка не попросила нас ее кружева прогладить. Я сегодня, когда ее в чувство приводила, видела: у нее весь турнюр, которым она в лужу села, был набит кружевами.

— А ты слышала, что Чирсу рассказывал Дадли? Вахтенный видел, как этот, прости Господи, вдовец вышел на прогулочную палубу, торжественно сорвал траурную ленту со своего котелка и выбросил в море.

— Ты бы видела, как этот кобель на мисс Мур смотрел! Да ей просто повезло, что кругом было столько народу.

— Говорят, что выбросить траурную ленту — к покойнику.

Фаберовский постучал по косяку костяшками пальцев и попросил кого-нибудь пройти в каюту мисс Дуайер.

— Вот еще один дурак. Мог бы запросто… Дуайер… до самого Нью-Йорка…

При всем своем знании ливерпульского, лондонского и ист-эндского жаргона он никогда не думал услышать такое количество непонятных, но явно непристойных слов и выражений и, идя по коридору, несколько ошарашенно пытался представить себе все услышанное.

Алиса Мур, уже разговаривавшая оживленно с Крапперсом, бросила на поляка быстрый взгляд.

— Мисс Мур, я еще не дорассказал, — забеспокоился Крапперс. — Так вот, когда однажды ночью я сидел в палатке и чистил револьвер…

— Скажите, мистер Крапперс, вот вы, судя по вашим рассказам, известный путешественник, — обратил на себя внимание вдовца Ашуэлл. — Не сомневаюсь, что вы собирались отправиться с мистером Стенли в Экваторию спасать Эмина-пашу. Но почему же не удалось? Ах да, простите, у вас же была при смерти жена. А вы бывали к востоку от Нила дальше в глубине за озером Виктория? Мне так и не пришлось, хотя я хотел. Где бывали? На Боденском озере? Это, кажется, в Парагвае? Нет? В Австрии? О! О! Нет, я не мог отважиться забраться так далеко!

— Зато я объехал вокруг него всего за двадцать фунтов, — Крапперс был совершенно раздавлен.

Стюарды убрали тарелки, поставили перед каждым чайный прибор и стали разливать кофе или чай, изо всех сил стараясь не пролить его на пассажиров. Другие в это время подавали конфеты, сыры и десерт.

— А вы, мистер Фаберовский, тоже путешествовали с мистером Ашуэллом в Южной Африке? — спросила Алиса.

Ашуэлл благожелательно молчал, предоставляя поляку врать сколько влезет.

— Ну что вы, мисс Мур, я еще более цивилизованный путешественник, чем мистер Крапперс, и никогда не ночевал в палатке. Правда, с оружием я привык обращаться с детства. Меня воспитывал дед, русский жандармский полковник, который души во мне не чаял и иногда давал поиграть своими орденами — других игрушек в доме не было. Но у деда в столе хранился новенький «рейнгард» и коробка патронов. Вот я и стал потихонечку стрелять по прохожим с балкона дедовского дома. Я, правда, ни разу не попал, но все боялись жаловаться, зная, чей это внучек балуется, и опасаясь оказаться на виселице. В конце концов я пристрелил у панни Прзедпелской собачонку, продырявил ей шляпку и отстрелил перо, после чего она все-таки решилась явиться к деду. Дед Фелициан был изумлен свыше всякой меры, как это с такого расстояния я ей перо отстрелил. Револьвер он прятал с тех пор под ключ, но в дальнейшем обучал меня стрельбе сам.