— На вашем месте, Петр Иванович, я бы его вообще на месяц жалования лишил, — вставил Артемий Иванович, дождавшись паузы. — Дураков учить надо, я так думаю.
— Ну вот что, умник, — зло сказал Рачковский. — Как ты там за обедом предлагал? Посадить тебя за прилавок в том магазине, куда Березовская наверняка должна за шмотками заглянуть? Я принимаю твое предложение. Сейчас шансы их там дождаться значительно возросли, раз они побросали все свои вещи.
— А еще Гурин говорит, что они оставили почти все свое исподнее, — сказал Продеус.
Рачковский вопросительно посмотрел на Артемия Ивановича.
— Да, — подтвердил тот. — У Посудкина отродясь была только одна пара исподнего, и когда он стирал и сушил ее, то на улицу сутки не выходил. Видать, в честь замужества Фанни ему еще пару купила. Да и ее барахло в шкафу — как раз все наперечет, что у нее было в Женеве, но без одного положенного набору-с. Должно быть, то, что на ней.
Уже утром следующего дня Артемий Иванович заступил на вахту в галантерейном магазине у ворот Сен-Дени. Место ему определили в подсобном помещении позади прилавка, за которым молодой приказчик по имени Гастон предлагал покупателям белье — предполагалось, что это будет первый отдел, который посетят Посудкин с Березовской.
В кафе напротив поместились Продеус с Рианом. В случае прихода Березовской или Посудкина Артемий Иванович должен был отправить туда мальчика, чтобы они переняли Фанни или Льва при выходе из магазина и установили за ними внешнее наблюдение.
Полдня Артемий Иванович на зависть остальным работникам пил чай, изредка отвлекаясь на подавание Гастону нужных коробок с корсетами или нижними юбками. После полудня, когда он выставил на столике взятый из дома обед, состоявший из булки с ветчиной и стакана молока, замученный и взмокший Гастон просунул голову за портьеру, которую Артемий Иванович на время обеда задернул, чтобы укрыться от любопытных глаз, и сказал:
— Пенсажюп «Гонтле» номер три, латунный, со шнуром. Да побыстрее, мсье.
Артемий Иванович достал из нужной коробки устрашающего вида зажимное устройство с черными резиновыми жгутами, призванное помогать дамам приподнимать на улице подол платья.
— Мсье Гурин, нельзя ли побыстрее? Там вас еще спрашивает какая-то русская супружеская пара.
Артемий Иванович словно бы случайно выронил хитрое устройство и, не теряя ни мгновения, скользнул за ним под стол. Взведя револьвер, он на карачках прополз в кабинку для примерки и задернул шторку. Сидя там на корточках, он громким шопотом позвал приказчика.
— Гастон, принеси мне зеркало. Нет, это не годится, оно же на стене. Мне не на себя любоваться, мне на них надо незаметно посмотреть. Выставь в проходе и держи наискосяк, а я в щелку между шторками на них гляну. Постой, Гастон, это же не они!
— Им нужны вы, мсье. И куда вы дели пенсажюп?
— Это же Дергуновы! — Артемий Иванович с облегчением встал в полный рост и вышел из кабинки. — До смерти напугали! Да здесь, здесь твой пенсажюп.
Он спрятал револьвер в карман, одернул на себе пиджак и вальяжно вышел в зал.
Супруги Дергуновы яростно спорили между собой, не обращая на Артемия Ивановича никакого внимания.
— Может нам не надо к нему идти, Аким Мартынович? — взволнованно говорила Любовь Максимовна супругу, испуганно оглядываясь кругом.
— Надо, Любушка. Или ты хочешь, чтобы нас с тобой в Вержболово в кандалы взяли? Надо покаяться, так и простят. У меня, Любушка формуляр чистый, мне скоро на пенсию, а вот уволят по третьему пункту — и пойдем мы с тобой по миру. Будешь, как твоя сестрица, на паперти милостыню просить.
— А ты мне, Аким Мартынович, глаза сестрой не коли. То-то ты у нее деньги за неделю до двадцатого числа повадился занимать. Скажи, где тут у вас русский приказчик? — супруга повернулась к Гастону. — Комми рюс? Где?! Что он ответил, Аким Мартынович, я не поняла?
— Сказал — тут в Третьем отделении, — ответил посеревший от страха муж. — Говорит, он нас уже весь день дожидается. А ты мне не верила. Вот бабы есть дуры, так и есть. Говорят, скоро разных эмансипе начнут в адрес-календарь записывать как людей. Воображаю… Статская советница Любовь Максимовна Дергунова, дура записная по 2-му разряду.
— Это почему это по второму?!
— По первому, матушка, по первому. Сейчас в один момент в мешок и в церковь на рю Дарю. Видала, какие у них там подвалы — самое место для застенков. Повесят на дыбу — и ты им все расскажешь. Ой, вот и господин Гурин!
— Господа Дергуновы? — нарочито начальственным тоном обратился к ним Артемий Иванович, покачивая своим страшным латунным крючком на резиновом шнуре словно кадилом. — Я вам когда велел явиться?
— Но вы же не называли точной даты! — забормотал Аким Мартынович, опасливо поглядывая на пенсажюп. Нет, он, конечно, подозревал, что эта блестящая страсть в руках Гурина — не новая патентованная дыба, а обычный поддергиватель для юбок вроде того, что носила его супруга, но у той они не походили до такой степени на инструменты дантиста или акушера. — Вы же так неясно сказали…