Новый век начался с понедельника

Закончилось очередное лето, наступил сентябрь. В дополнение к работе Иннокентий теперь пошёл ещё и учиться. Наполнившее его чувство ответственности и ощущение взрослости поначалу сыграло с ним даже злую шутку. Он начал хамить уже и отцу.

Платону стало обидно.

Ни один его ребёнок не позволял этого.

Хотя причина того, скорее всего, была в том, что другие дети с Платоном до такого возраста никогда и не жили.

Утром он шёл в поликлинику за очередными анализами, думая о поведении Кеши, о своём и его будущем.

В голове невольно, сами собой, стали рождаться строки.

В течение последующих дней он вернулся к набросанному и дописал стихотворение «Сыну»:

Целуй отца, пока он тёплый!
Холодному не нужен ты.
И обними! Ведь ты же добрый!
Вглядись в лица его черты.

Почувствуй связь с отцом родную.

Он корень. Ты его росток.
Пойми ты истину простую.
Никто не будет одинок,

Когда в семье любовь и ласка,

Добро, внимание в семье.
Когда отсутствует опаска,
Лишь уважение к тебе.

И где тебя всегда обнимут,

Разгладят все твои вихры.
Какой ты есть, таким и примут.
И в жизни чтоб не сделал ты.

Не прячь в себе к отцу ты нежность.

А напускную крутизну,
Неуваженье, хамство, грубость
Отбрось подальше, как одну.

Почаще раскрывай ты душу.

Проблемами с отцом делись.
Своими чувствами наружу
Советоваться не ленись.

Со временем ты станешь корнем,

И обретёшь отца черты.
Мы, может, с тобой вместе вспомним,
Как был ершистым раньше ты.

Скрывал слова, порывы чувства,

Излишне чёрствым представал.
Не мог недели жить без буйства.
И лишь надежды подавал.

Не брезгуй старостью надменно.

И не криви в презренье рот.
Все мы там будем непременно.
Придёт когда-то твой черёд.

Отцу добро старайся делать.

А то, когда придёт конец,
Ты будешь вынужден лишь сделать
Прощальный поцелуй в венец.

Строки Платона невольно стали в чём-то пророческими. Восьмого сентября была шестая годовщина смерти его матери.

А вечером в воскресенье, десятого сентября, его неумолимо потянуло к брату. Тот тяжело болел и по телефонным разговорам с ним Платон понял, что дни дорогого Борисыча уже сочтены.

Хоть бы он дотянул до конца октября, до своего семидесятилетия! – невольно проносилась в его голове.

И вот, к концу дня, Платон неожиданно предстал перед его помутневшим взором. Олег конечно очень обрадовался. Он взял руку младшего и долго не отпускал, расспрашивая о делах еле шевелящимся языком, от чего вскоре устал и попросил оставить его пока одного, отдыхать.

Платон переключился на Елену, в разговоре с которой выяснил подробности последних мучительных дней жизни Олега.

Однако вскоре тот очнулся и попросил жену ему помочь. От него Елена вышла сильно расстроенная. У мужа начались новые боли в районе печени.

Пришлось опять вызывать скорую помощь, ибо прежние обезболивающие лекарства уже не помогали. Пока ждали, Платон подсел к брату и незаметно для него создал своей пятернёй тепловое и биологическое поле над больным местом. Олег почувствовал родную руку и поблагодарил братишку. Но вскоре попросил опять оставить его одного.

Приехала скорая, которая была и накануне. Осмотрели. Поговорили с ещё шутившим больным. Сделали укол и рекомендовали сильные обезболивающие. Уходя, тихо заметили, что всё это уже бесполезно, финиш близок.

Уже было поздновато и на улице. Олег несколько раз прощался с Платоном. Но тому что-то не уходилось.

Он то и дело садился к постели умирающего, и они долго молчали, взявшись рука за руку.

Олег словно пытался с помощью своего любимого младшего двоюродного братишки задержаться на этом свете.

Так и держались они друг за друга: огромная, ко всему привычная, много повидавшая и пощупавшая, тёплая, хотя и с немного скрюченными, жёсткими пальцами, кисть Платона, и интеллигентно узкая, но сильная и жёсткая, худая и даже костлявая, уже прохладная ладонь Олега.

Ему всё-таки удалось окончательно проститься с Платоном, и тот, расстроенный, один ушёл во мрак спасительной ночи.