Новый вор

Медленно переставляя ноги по ребристому железному полу (он не рискнул снять носки), с влипшим в ладонь презервативом, подгоняемый неприличной прохладной рукой, Перелесов добрался до полки с простынями. Разнополая частичная и полная нагота в контейнере его не раскрепощала, а, напротив, сковывала. Перелесов иногда осматривал себя дома в большом зеркале в ванной. Не сказать, чтобы он, как древнегреческий Нарцисс, не мог оторвать взгляд. Скорее наоборот. Извлекая из пачки сложенную простыню, Перелесов опустил глаза вниз. Выданный Наташей презерватив надевать было не на что. Широкое его колечко, точнее овал (опять!), показалось Перелесову бесконечно просторным. Разогнутой скрепкой в примятой волосяной пыли предстал орган, твердокаменно мучавший его ночью, когда он ворочался, гадко и сладко фантазируя о предстоящем.

Это конец, подумал Перелесов, обреченно прикрывшись огрызнувшейся электрической искрой простыней. Наташа ждала его у матраса. В контейнерном полумраке она напоминала зеленоватую в пупырышках амфору, поднятую со дна морского. Меньше всего на свете Перелесову хотелось приближаться к этой амфоре. Она утопленница, в ужасе подумал он, зачем я здесь?

В этот момент с другого матраса донесся животный горловой стон. Четырехногий паук стремительно перевернулся с одной белой задницы на другую. Перелесов успел рассмотреть узкое, с закушенной губой и каплями пота на лбу, лицо Авдотьева, колокольно метнувшиеся груди, широко распахнутые расфокусированные глаза другой девушки, к которой не было вопросов касательно годности. Потом голова ее откинулась на матрас, ноги иксом обхватили мерно вздымающуюся и опускающуюся спину Авдотьева. И снова послышался революционно изменивший настроение Перелесова стон. Он словно откусил от клеенчатого райского яблока, змеем обвился вокруг Наташи.

«Простыня…» — пискнула она.

Перелесов едва успел натянуть презерватив.

Все произошло быстро, как будто они были на перроне, а мимо промчался поезд. Перелесов даже не понял, как они оказались на матрасе.

И это… все?

Перелесов перевалился через Наташу, скосив глаза на четвероногого, взбивавшего в другом конце фуры простыню паука. Авдотьев никуда не спешил, его поезд ходил по расписанию и со всеми остановками. Простыня вдруг взлетела над матрасом как парус. Опытная пара, похоже, переместилась с поезда на бриг или каравеллу.

Непрекращающийся стон и калейдоскопические перевороты Авдотьева и партнерши вдохнули новые силы в Перелесова. Наташа едва успела вытащить из сумки второй презерватив. Быстро и ловко надеть его не получилось.

«Не с той стороны, переверни!» — вмешалась в его борьбу с непокорным презервативом Наташа.

И снова быстро натянуть не получилось. Как-то странно — от локтей к пальцам — затряслись руки.

«Меняемся!» — вдруг прозвучала над ухом похожая на приказ по контейнеру команда Авдотьева. Он стремительно (опять как барана!) развернул Перелесова, толкнул его в сторону своего матраса, где, как раскрытая на самом интересном месте книга, лежала девушка подтвержденной годности.

«Сколько тебе?» — спросила она, в недоумении глядя на трясущегося, но крабом вцепившегося в нее Перелесова. Он словно всплыл со дна морского, отпихнув ногами пупырчатую амфору, к солнцу, песку, теплу и… непристойному чтению распахнутой на матрасе книги. Дот… настоящий друг! — успел подумать Перелесов. Все лучшее… детям? Нет, Совам!

«Четырнадцать», — Перелесову захотелось выжать из новой партнерши стон, но девушка, хоть и держала встречный ритм, упорно молчала, а когда Перелесов пытался заглянуть ей в глаза, отворачивала лицо. Единственным проявлением страсти с ее стороны можно было считать служебное чирканье ногтями по спине Перелесова в момент, когда он сам был готов взреветь даже не бараном, а буйволом. Но сдержался. Совы — молчаливые птицы. В молчании, опять полезла в голову какая-то литературная чушь, обретешь ты право свое!

«Понравилось? — поинтересовалась новая партнерша, вытираясь салфеточной простыней. — Б…!» — швырнула ее на пол, недовольно посмотрев по сторонам.

«Ставишь мне двойку?» — тревожно поинтересовался Перелесов.

«Ахмедка, гад, перетащил умывальник и ведро в другую фуру! — натянула, попрыгав на ребристом полу, поиграв широкими бедрами, трусы и шорты девушка. Затем футболку. Лифчика она не носила. Тормозом, должно быть, был лифчик в ее динамичной и нескучной работе. — Мы не договаривались меняться!»

Перелесов с радостью подумал, что все-таки успел на поезд. И — одновременно — с грустью, что, похоже, прокатился без билета и… в общем вагоне. Или по чужому билету? Посмотрел на другой матрас. Наташа, недавно казавшаяся Перелесову поднятой со дна морского пупырчатой амфорой, там ожила, отогрелась. Она никак не могла оторваться от Авдотьева, нежно кусала его за ухо, а тот, не отзываясь на ее нежности, покуривал, направленно пуская кольца дыма в лопасти жадно их размалывающего вентилятора.

Дверь контейнера скрипнула и приоткрылась. Внутрь заинтересованно заглянула лохматая мужская голова со свисающими подковой усами.