Новый вор

В жизни не исполнялись и куда более простые вещи. Например, в Пантеоне не нашлось места для Салазара, имя которого — Salazar! (почему-то с восклицательным знаком) — Перелесов часто видел выцарапанным на бетонных опорах мостов, в подземных переходах, начертанным огромными объемными граффити на стенах пакгаузов и складов вдоль железнодорожных путей. Часто встречалась и надпись «Estado Novo». Перелесов поинтересовался у матери, что это за «Новое государство», но та только пожала плечами. Ее не интересовала настенная политическая мысль.

С Салазаром, как выяснилось, был на дружеской ноге господин Герхард. На одной из висевших в его кабинете фотографий он и Салазар в охотничьих френчах, с винтовками в руках рассматривали поверженного, похожего на огромную кучу осенних листьев кабана. На другой — сидели на высоких круглых сиденьях в баре, а бармен что-то наливал им в стаканы из бутылки, увенчанной изогнутым железным клювом. Наверное, это был какой-то особый напиток, потому что лицо бармена светилось как лампа. «Он был одинок, но не боялся народа, — кивнул на фотографию господин Герхард, — и, как ваш Сталин, знал свою судьбу». «Это как?» — поинтересовался Перелесов. «Сначала вниз — в хулу и ложь, — объяснил господин Герхард, — потом опять вверх, но уже по мраморной лестнице в душу народа. Жаль, — посмотрел на фотографию, — что я не доживу». «А Гитлер?» — Перелесов подумал, что господину Герхарду — бывшему солдату вермахта, проведшему десять лет в советском плену, не следует размениваться на Салазара. Гитлер был куда более значимой птицей в фашистском небе. «У него длинное «потом», — ответил господин Герхард, — и… железная лестница. Но ты, пожалуй, доживешь».

…«Ты хочешь вернуть то, что тебе не принадлежит», — помнится, возразил Авдотьеву Перелесов в подвальной мастерской, глядя на мерцающий в полутьме, как будто прислушивающийся к их разговору манекен. Вдруг Авдотьев собирался для начала оживить его? Но зачем тогда выпилил ему живот? Может, потому что «жизнь» — это «живот» на старославянском? В последнее время Авдотьев повадился ходить в храм Живоначальной Троицы на Филях. Перелесов как-то увязался за ним, но быстро заскучал среди горящих свечей, целующих иконы прихожан, невидимого, как будто пел сам воздух, смиренного хора.

«Жизнь — это земля, — ответил Авдотьев. — Она принадлежит всем, кто на ней живет, потому что больше жить негде. Но из чего она состоит?»

«Из чего?» — задумался Перелесов. Из учебника географии всплыло сухое рассыпчатое слово «гумус», а следом огненно вытекло другое — «магма».

«Из смерти, — продолжил Авдотьев, — все, что умирает, а умирает все, остается в земле. Я посчитал, земля сегодня состоит из мусора и живого дерьма на восемьдесят шесть и три десятых процента».

«Что значит живого? — удивился Перелесов. — Неужели есть мертвое?

«Какое еще не успело превратиться в нефть и газ, как дерьмо динозавров», — пояснил Авдотьев.

«Выходит, мы живем в сортире?» — спросил Перелесов.

«В кладбищенском сортире на мусорной свалке», — зевнув, уточнил Авдотьев.

«Тогда что и кому ты хочешь вернуть?» — разозлился Перелесов, почему-то снова покосившись на манекен. Он точно не нуждался в туалете.

«То, что должно быть», — Авдотьев снова зевнул, переместившись в сторону раскладушки в углу мастерской.

Перелесов вспомнил, каким заостренно-просветленным было лицо его друга, когда он стоял со свечкой возле темной, словно внутри нее была ночь, иконы. Из деревянной с серебряным окладом ночи, как две небесные звезды светились глаза Спасителя. Перелесов тогда вдруг вспомнил, что многих звезд на небе элементарно не существует. Ночные мечтатели видят всего лишь пустой свет, долетевший до Земли сквозь миллиарды космических лет.

«Это последнее, что осталось», — сказал Авдотьев, когда они вышли из церкви.

«Последнее что?» — спросил Перелесов.

«Последнее все», — ответил Авдотьев.

Перелесов только пожал плечами. К тому времени он уже привык не получать ответы на свои вопросы. Или получать, но похожие на свет исчезнувших звезд. Заостренно-просветленный, презревший контейнерный рай и прочие радости жизни (он бросил курить, они больше не сидели с пивком или сухеньким на ящиках в рощице на склоне с видом на Москву-реку), Авдотьев стал похож на маниакально исполняющего ответственное задание сиреневого, если вернуть ему живот и приделать крылья, ангела.

Неужели спит здесь? Перелесову стало жалко гениального друга. Он мог бы жить во дворце, и не в холодной, летом поливаемой дождями, а зимой засыпаемой снегом России, но почему-то спал в подвале среди дворницкого инструментария и электронного мусора, то есть почти что в кладбищенском сортире на свалке.

«Переселяйся ко мне, — сказал Перелесов. — Отец редко бывает, а Пра будет рада».

Авдотьев молчал.

Перелесов не заметил, как он упал на раскладушку и мгновенно заснул.