– Уж не сказал бы, что Microtech дешевки делают, – пробормотал Пригоршня, пробуя нож, сделал несколько выпадов, перехватил, кивнул одобрительно. – А коллекционные вообще заоблачных денег стоят. И не жалко было за нож отдавать?
– А что, – фыркнул Шнобель, – с «опенелькой» ходить, как грибник? Нет уж, нож должен быть дорогим. Однажды он спасет тебе жизнь.
Я подвинулся поближе и снова уставился на складень. Ну да, сталь хорошая, видно. Собран качественно. В руке, наверное, удобно лежит.
– И почем?
– Да ерунда, – потупился Шнобель, – полторы тысячи «зеленых».
Теперь все смотрели на оружие другими глазами. Если человек столько за вещь отдал, она же, наверное, этих денег стоит?
– Надо бы и себе… но мне у Microtech больше фронталки нравятся.
– Выкидухи? – с видом знатока прищурился Шнобель. – Есть у меня несколько… коллекционирую я их. Но, понимаешь, автоматическая фронталка красивая, стильная, только не очень функциональная. Круто, да: вытащил из кармана, она в процессе открылась. Знаю я одного парня, он бедро такой пропорол. А боковые, складни, моя прям страсть.
– Как называется-то? – отмерла Энджи, видимо, все это время подсчитывающая, сколько шмоток можно купить за стоимость одного такого ножика.
– Microtech Marfione Custom D.O.C. – С придыханием проговорил Шнобель. – Аббревиатура расшифровывается как Death On Contact. Понятно? Сам Энтони Марфионе делал. Представляешь? Его ножи только вручную собираются, клиенту – пожизненная техническая поддержка, гарантия… Все материалы американского производства, а девяносто пять процентов комплектующих именно Микротек делает. Это вам не Китай! Подогнано идеально, лезвие – загляденье.
– Сам точишь?
– Ну да. Под углом тридцать пять градусов. К затуплению он и так стойкий, сталь очень хорошая. Я ему, – тут Шнобель забрал игрушку у Пригоршни и бережно закрыл, взвесил на ладони, – даже имя дал.
И замолк, ожидая, когда мы спросим.
– И какое? – уточнила Энджи.
– Я его зову Тоха-Смерть, ну, по имени создателя и по названию…
Девушка не сдержалась, фыркнула. Я покосился на Никиту: друг кивал задумчиво, явно одобряя приобретение Шнобеля.
Отобедавший Шнобель подошел ко мне и кивнул на стол:
– Смена пажеского караула.
Одновременно на место Вика встал Пригоршня:
– Приятного аппетита!
Моя рука потянулась к бутерброду, а Патриота – к гитаре. Он расчехлил ее, погладил по боку, как любимую женщину, коснулся струн. Я покосился на Пригоршню, втянувшего голову в плечи.
– Патриот, может, не надо? – взмолился Никита, но гитарист не слушал, наигрывал и насвистывал. Мелодия показалась мне приятной, даже подумалось, что чуждый культуре Пригоршня клевещет на Патриота. Но вскоре зазвучали слова:
– Отставить! – не выдержав, скомандовал я. – Шум привлекает мутантов. Мы не на пикнике.
Патриот пожал плечами и отложил гитару:
– Раньше не привлекали, а теперь привлекают.
– То специальные мутанты, жидомасонские, – не удержался от колкости Вик. – Они подобные слова слышат, и у них гон начинается, так что лучше не надо.
– Да ладно! – похоже, Пригоршня принял стеб за чистую монету, чем развеселил приунывшую Энджи.
– Да-да, – продолжил Вик, – их специально натовцы вывели, чтобы выжить истинных арийцев с исконной территории.
Патриот сказал совершенно спокойно:
– Вот смотрю на вас, вроде бы взрослые люди, должны быть сознательными, а вы… Из-за таких, как вы, с рабской психологией, мы и живем паршиво.
Вик вскинул руки и сделал вид, что пристыжен. Дальше провоцировать фанатика он не стал, скучно ему это – что ребенка дразнить. Зато Пригоршня завелся:
– И что ты хочешь, чтоб мы делали?
– Если каждый член общества скажет «нет» какому-то явлению, то его, явления, не будет, все просто. Каждый украинец сказал бы «нет» натовцам, и у самих проблем было бы меньше.
– Так мы что? – возмутился Пригоршня. – Нам что, идти и громить их базу?
– Примерно так рассуждает каждый. Зачем же громить? Просто выставить врага за дверь. Или будешь утверждать, что американцы – добрые дяди, раздающие печеньки за просто так? Это чтоб привыкали с руки есть. Вот. А если бы все… – он вздохнул и задумался. – Хотя чего я… Зона близко, и многие ваши мутировали. Жаль братский народ. И все из-за них, сволочей.
– Евреи виноваты? – спросила Энджи с напускным сочувствием.
К чести Патриота, он не стал спорить, замолчал. Привык, наверное, что мало желающих обратиться в его веру. Мне пришлось повидать много разных чудиков – и с паранойяльным синдромом, и безобидных ипохондриков, и религиозных фанатиков. Все они очень последовательны в своем бреде, но ни один из них не был способен свернуть спор, где попиралась его сверхценная идея. Это наводило на мысль, что дурашливость Патриота напускная, но что она скрывает? Еще один вопрос.