Новый взгляд на историю Русского государства

Нючженский государь, вступив на ворота[410] Дуань-мынь, объявил амнистию, обнародовал награду чиновникам и разночинцам, которые могут починить или возобновить какой-либо важный город; войскам он сделал угощение и награду, уменьшил свой стол, отменил ненужных чиновников, отпустил девиц из дворца, запретил в докладах именовать себя премудрым. Слова: „премудрый указ“ заменил одним словом: „предписание“. В столице прекращены были строгие меры, и пешие солдаты стали выходить за ворота Фын-цю-мынь для сбора зелени и дров.

Но после этого открылась в городе зараза, продолжавшаяся 50 дней. В течение этого времени вынесено было из городских ворот около 900 тысяч (!!!) гробов, не считая тел бедных, которые не в состоянии были похорониться“.

Таково описание осады столицы страны Нючжень. Переводчик этого, Бичурин, прибавляет от себя так:

„Объяснение. — Положение Нючженского двора час от часу становилось хуже. Тщетно просил он мира у монголов. Олень, попавший в яму, может ли он убежать? Так как твердые полководцы и храбрые войска погибли, то уже не возможно стало помышлять об обратных завоеваниях... Хотя и так, но каждый, что делает, то и получает в возмездие. Таково есть взаимное соответствие небесного порядка. Нючженцы притесняли Срединное государство; хищнически овладели землями дома Сун. Точь в точь таким же образом и монголы поступали с ними“.

Таково наивное объяснение синолога Бичурина к переводимой им серии главок из „Всеобщей китайской истории“[411]. Но это и хорошо. Мы сразу видим, что имеем право, во-первых, доверять искренности таких простодушных людей, и, во-вторых, критиковать их книги, зная, что простодушные люди легко поддаются обману и переводят подлинник, какой он есть, не замазывая словесной штукатуркой его щелей и трещин.

Я уже обратил внимание на слова:

„Прибыли к нему (Нючженскому императору) министр и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал: „в армии все ходят под открытым небом, для чего же мне иметь параплюй““.

И вот я теперь снова спрашиваю: каким же образом попало в китайскую хронику 1232 года французское название зонтика — параплюй, т. е. отражатель дождя?[412]

Разве не было для зонтика у китайцев самостоятельного названия? Подумать, что сам Бичурин, при его, только что отмеченной мною, наивности, подобно мадам де-Курдюковой, непроизвольно перемешивал русский и французский языки — невозможно. Скорее можно думать, что он при своем семинарском и духовно-академическом образовании, „обратившись лицом к востоку“, а „спиной к западу“ (как впрочем и большинство востоковедов), он совсем не знал французского языка, и потому принял французское слово в имевшейся у него китайской рукописи за монгольское, и оставил его без перевода... Но в таком случае и автор самой китайской „Всеобщей истории“ пользовался для нее не исключительно китайскими, а также и французскими летописями. Значит и сама эта „Всеобщая история“ может быть действительно не национальной монгольско-китайской, а ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИЕЙ ЗЕМНЫХ НАРОДОВ, принятой за историю мифических китайских провинций, исключительно благодаря китайскому рисунчатому письму, при котором нельзя изобразить иностранных имен, не перерядив их в китайские костюмы.

А сведения об иностранных народах легко могли занести туда сначала ромейские, а потом и католические миссионеры, принесшие туда буддизм, браманизм и конфуцианство, а вместе с тем и эту рисуночную письменность, благодаря, во-первых, тому, что ни в греческой, ни в латинской азбуке не хватало букв для изображения количества Китайских звуков речи вчетверо большего, чем в западно-европейской речи и, во-вторых, и потому, что в западной научной письменности уже практиковался способ рисуночного и символического письма (в виде наших цифр и многочисленных астрономических, алхимических и тематических международных значков, этих истинных зародышей современной китайской письменности). Ведь совершенно ясно, что современная Китайская система рисуночного письма не могла образоваться сразу, не пройдя через стадию полу-фонетическую, так как никакой человеческий ум не мог бы придумать и закрепить в своей памяти без помощи фонетической азбуки все эти тысячи значков, и передать их ученикам. А в неполном собрании они были бы так же бесполезны, как и у нас была бы бесполезна азбука, в которой употреблялось бы лишь 5-6 букв, а для остальных не было бы дано никаких фигурок.

Значит, такая азбука, как китайская, не могла развиться эволюционно из самой себя, а только путем постепенного внедрения в какую-нибудь, хотя бы и иностранную фонетическую азбуку ее множества символических значков сначала для тех слов, для которых не доставало в ней звуков, а потом постепенно поглощая фонетику целиком, и очень интересно было бы проследить, не найдется ли в китайских однозвучных или односложных словесных чертежах каких-либо признаков сходства с их арабским, индусским, греческим и латинским начертаниями?