Нож-саморез

Через высокое крыльцо попали внутрь. В горнице за столами сидели трое мужчин и что-то усердно писали, скрипя перьями. При появлении Ивана Григорьевич все трое вскочили и почтительно поклонились.

– Работайте, – сказал им старший подьячий, и чуть повернув голову к Николаю Ивановичу и Митьке, добавил, – нам сюда.

Прошли ещё через два маленьких помещения, спустились вниз по ступенькам.

– Тьфу, темно как. Никифор! – Рявкнул Иван Григорьевич. – Никифор, неси огонь!

Прибежал Никифор – один из тех троих писарей – с горящей свечой, зажёг лучины – стало светло.

– Вот эта дверь. Доставайте свои камни.

Дверь оказалась маленькой, с низкой притолокой – без поклона не войдешь, ни выйдешь. Кованые дверные петли и засов казались надёжными. Огромный замок незамкнутый висел на дверной ручке. Справа от двери вдоль стены стояла короткая скамья.

– Никого нет. – Иван Григорьевич толкнул дверь. Из мрачной темницы повеяло холодом. – Можете искать.

Николай Иванович развязал мешочек, вытряхнул на ладонь два камня, сунул мешочек обратно в карман.

– Следы долго не живут. Смотрите внимательно – от шапки-невидимки на притолоке могла остаться светлая полоса.

Подьячий, Митька и Никифор упёрлись глазами в притолоку. Николай Иванович поднёс к притолоке камни, один с этой стороны дверного проёма, другой камень – в темнице, и медленно провёл ими справа налево.

– Ничего не видно, – констатировал он. – Митя, видел, как я делал?

– Ага.

Николай Иванович отдал камни Митьке.

– Делай так же по моему знаку, не торопись, медленно. – Сам достал ещё два камня и прижал их снизу к притолоке по краям – слева и справа. – Давай, Митя, двигай!

Митька впервые держал такие камни в руках: гладкие на ощупь, неправильной формы, цвета овсяного киселя, они выглядели почти прозрачными.

Митька поднял руки к притолоке, медленно повёл вдоль неё камни, и в какой-то момент глазам своим не поверил: на обычной деревянной доске мелькнула огненная змейка, как огонёк от свечи в полной темноте, если свечой водить из стороны в сторону.

– Ай, молодцы! – рявкнул Иван Григорьевич прямо на ухо.

От испуга камень выскочил у Митьки из правой руки, но на пол не упал, по крайней мере Митька не слышал как камень ударился об половицы.

– Вот молодцы! – Продолжал радоваться подьячий. – Ну, Николай Иванович, ну, удружил! Вот помог так помог! Значит, вор пришёл сюда в шапке-невидимке, правильно я понимаю? И он ею под притолокой след оставил? Так я говорю?

– Так, Иван Григорьевич.

– Вот, значит, как они нас провели!

Митька стал оглядываться, пытаясь разглядеть на полу камень. Камень ведь белый, его должно быть видно.

– Никифор! Дуй за бумагой и чернилами, протокол писать будем!

Никифор исчез за дверью.

– Это ещё не все. Проверим замок. – Николай Иванович снял с дверной ручки замок, положил его на скамью, поднёс к нему камни. Следы волшебства не светились. – Похоже – замок открывали без всякого волшебства, ключом или отмычкой. И тогда выходит, что сторож или спал, или стал сообщником.

– Э-э-э-х, жаль! Парень то хороший! – с обидой в голосе сказал подьячий. – Придется голову рубить.

Примчался Никифор, разложил бумагу и чернила на скамейке, обмакнул перо, вопросительно поднял взгляд на подьячего.

– Пиши! Мною – старшим подьячим Разбойной палаты Иваном Григорьевым, запятая, с участием…

Подьячий диктовал, иногда повторяя сказанное, Никифор, закусив губу, писал, перо скрипело, а Митька всё раздумывал над тем, куда мог деться камень – на полу он точно не лежал. Николай Иванович молча стоял, прислонившись спиной к стене. Его голова подпирала потолок.

Куда? Не мог же он просто исчезнуть! Что сказать Николаю Ивановичу? У него же теперь будет недостача камней! Николай Иванович наверно очень расстроится или даже рассердится.

– Приложением оных камней на притолоке обнаружена огненная извилистая линия, идущая от стрелецкого поста в темницу, запятая, что, запятая, по словам Николая Иванова означает…

И тут Митьке пришла в голову мысль: а что если разбойник в шапке невидимке всё ещё здесь? Его же никто не видит! А он всё видит и слышит! И камень он схватил, а может даже выхватил, и держит у себя! Потому-то камень и не упал на пол.

Тут Николай Иванович подманил к себе Митьку пальцем, и, склонившись к уху, шепнул:

– Камень у тебя в рукаве.

Митька так обрадовался, так обрадовался! Улыбнулся, опустил руку, потряс предплечьем. Камень скользнул между сорочкой и овчиной, выпрыгнул из рукава, стукнулся об пол и покатился к двери, к той двери, что вела наружу, и остановился у порога.

– Приложением же камней к замку установлено, запятая, что… что же установлено-то? … ах, да, установлено, запятая, что волшебство к замку не применялось, запятая, и таковой отомкнут либо ключом, запятая, либо отмычкой.

Митька бросился поднимать камень, наклонился, протянул руку чтобы взять камень, да чуть не ослеп – так от пола сверкнуло. Митька зажмурился, яркий круг, сверкнувший на полу и ослепивший на время Митьку, продолжал плавать перед его взором, меняя цвет – жёлтый, белый, розовый, голубой.

– Что это было? – удивился подьячий.