Нож сновидений

Еще одним плюсом этих поездок было то, что она, по крайней мере, на время могла забыть, что за эту привилегию она должна была благодарить Тераву, как и за то, что теперь на ней оказалось это белое шелковое платье не по размеру, а также ожерелье и пояс из огневиков. Ее улыбка превратилась в гримасу. Как украшение для домашней собачки, которую себе заводят для развлечения. И даже сейчас она не могла их снять. Кто-то мог бы это заметить. Сюда она приезжала, чтобы спрятаться от Айил, но даже здесь, в лесу, можно было на них натолкнуться. А они могут наябедничать Тераве. Она вынуждена была признать, что до печенок боялась Хранительницы Мудрости с хищным взором. Терава влезла в ее сны, а они никогда не были спокойными. Частенько ей приходилось просыпаться в холодном поту от собственного плача. Очнуться от подобных кошмаров всегда было облегчением, неважно, удалось ли ей поспать или бессонница длилась всю оставшуюся ночь.

Ей не приказывали возвращаться из этих прогулок. Приказом, которому она должна была бы повиноваться, и эта малость вызывала особенную досаду. Терава знала, что она вернется, невзирая на самое плохое обращение, в надежде, что однажды Хранительница Мудрости отменит ее клятву повиновения. И она снова сможет направлять по собственному желанию. Севанна иногда позволяла ей направлять, чтобы выполнить какую-нибудь черную работу или всего лишь продемонстрировать, что может повелевать ей как вздумается, но это происходило так редко, что она с нетерпением ждала любой возможности обнять саидар. Терава же отказывала ей даже в такой малости, как дотронуться до Источника, если она не унижалась и не умоляла ее, но даже тогда запрещала направлять крупицу Силы. И она снова умоляла, унижалась до крайности, только чтобы иметь возможность сохранить подобную малость. Она поняла, что скрипит зубами, и заставила себя прекратить.

Клятвенный жезл в Башне, возможно, мог бы отменить эту клятву, как и тот, которым владеет Терава, но она не могла рисковать. Они не были одинаковыми. Различие было только в маркировке, но что, если это указывало на специфический эффект от клятв для каждого жезла? Поэтому она не могла сбежать без жезла Теравы. Хранительница часто оставляла его без присмотра в своей палатке, но сказала: «ты никогда его не возьмешь».

О, Галина могла дотронуться до этого жезла, толщиной в запястье руки, и даже погладить его гладкую поверхность, но как ни напрягалась, не смогла сжать на нем руку. И не сможет, пока кто-то другой не вручит его ей. По крайней мере, она надеялась, что в этом случае она сможет его взять. Это должно сработать. Даже от одной только мысли, что могло не получиться, накатывала дурнота. Тоска в глазах, с которой она пристально рассматривала жезл, вызывала на лице Теравы редкие улыбки.

«Моя маленькая Лина хочет освободиться от клятвы?» – насмехалась она. – «Тогда Лина должна быть хорошей домашней собачкой, потому что я подумаю, не освободить ли тебя, только если ты убедишь меня, что даже после этого останешься моей собачонкой».

Всю жизнь быть игрушкой Теравы и терпеть ее выходки? Служить подушкой для битья всякий раз, когда Терава гневается на Севанну? Мрачная перспектива – не достаточно яркое слово, чтобы описать все ее чувства по этому поводу. Ужас – уже ближе. Она опасалась, что если это произойдет, то сойдет с ума. И в равной степени, она боялась, что даже в безумии не найдет спасения.

Настроение совсем испортилось, и она прикрыла глаза, чтобы свериться с солнцем. Терава сказала, что хотела бы видеть ее спину еще засветло, а до заката оставалось еще почти два часа, но она с сожалением вздохнула и немедленно развернула Стремительную вниз по склону через рощу к лагерю. Хранительница Мудрости любила, чтобы ее пожелания исполнялись как прямые приказы. Она знала тысячу способов заставить ее ползать на коленях. Поэтому для собственной безопасности малейшее пожелание женщины необходимо воспринимать как приказ. Опоздание на несколько минут означает неминуемое наказание, воспоминание о котором заставило Галину поежиться. Поежиться и пришпорить кобылу, чтобы быстрее миновать лес. Терава не принимала никаких оправданий.

Внезапно, прямо перед ней из-за толстого дерева вышел Айилец. Очень высокий мужчина в кадин’сор с пучком копий и с колчаном за спиной. Вуаль свисала, опущенная на грудь. Ни слова не говоря, он схватился за уздечку.

На мгновение она растерялась, но затем пришла в негодование: «Дурак!» – завопила она. – «Меня уже все знают. Отпусти лошадь, или Севанна и Терава спустят с тебя шкуру!»

Этих айил обычно не поймешь, что они думают в данный момент, так как на лицах у них ничего не отражается, однако она решила, что его зеленые глаза слегка увеличились в размере. А потом она закричала, потому что он схватился за подол платья огромной рукой и выдернул ее из седла.

«Утихни, гай’шан», – сказал он так, словно не сомневался, что она станет повиноваться.