Читаем Нравы Мальмезонского дворца полностью

Я не мог отделаться от чувства изумления, когда обнаружил такую простоту привычек у такого человека, как Наполеон, который на расстоянии казался столь величественным. Я ожидал, что он окажется грубияном, с капризным и вспыльчивым характером. Вместо этого я увидел терпеливого, снисходительного человека, которому можно легко угодить, совсем не трудного в общении, оживленного, готового к шумному веселью с подшучиванием, а иногда даже просто очаровательного друга. Но фамильярность с его стороны, однако, вовсе не означала, что он готов дать какие-либо основания для взаимности в этом плане. Наполеон с самого начала пожелал, чтобы я чувствовал себя с ним совершенно свободно, и как следствие этого – с первого же дня службы я не испытывал никакого смущения в его присутствии. Я не ощущал перед ним никакого страха, и это мое состояние еще более укрепилось, когда мне удалась увидеть его нежные отношения с Жозефиной, усердную преданность его офицеров, добросердечность его отношений с консулами и министрами, дружеское, почти фамильярное поведение с солдатами».

Констан Вери только и делает, что восхищается Наполеоном. Он словно не видит вещей, которые просто не могут не бросаться в глаза другим людям из окружения этого неоднозначного человека. Неоднозначного? Это еще мягко сказано…

Вообще-то развлечения у Наполеона порой были достаточно специфическими. Например, телохранитель Наполеона Рустам в своей книге «Моя жизнь рядом с Наполеоном» рассказывает такой случай:

«Однажды в Мальмезоне во время утреннего туалета он увидел из окна, которое выходило на узкий канал, стаю лебедей. Сразу же попросил у меня карабин, и как только я принес, выстрелил. Императрица в своей комнате одевалась. Услышав выстрел, она в одной ночной рубашке с наброшенной на плечи шалью вбежала к нам:

– Бонапарт, прошу тебя, не убивай лебедей!

Его Величество упорствовал:

– Жозефина, не мешай мне, я развлекаюсь!

Взяв меня за руку, императрица попросила:

– Рустам, не заряжай для него карабин.

А Наполеон настаивал:

– Дай карабин.

Увидев, что я нахожусь в трудном положении, Жозефина вырвала из рук мужа карабин и унесла. Его Величество хохотал, как безумный».

Действие, как видим, происходит уже во времена Империи, но это ничего не меняет. Наполеон в Мальмезоне «хохотал, как безумный». И над чем? Над тем, что его жена переживала из-за того, что он из окна замка расстреливал ни в чем не повинных лебедей. Понять и принять такое трудно. Впрочем, не зря же говорят, что между гением и безумным есть одно сходство – оба живут совершенно в другом мире, чем все остальные люди.

Не так-то просто находиться рядом с великим человеком!

Секретарь Наполеона Клод-Франсуа де Меневаль констатирует:

«В течение первых шести месяцев, последовавших за Амьенским миром, Первый консул вел почти праздную жизнь в Мальмезоне».

Речь у Меневаля идет о 1802 годе. Тем не менее Наполеон в Мальмезоне не только развлекался.

Констан Вери категорически не согласен с Меневалем:

«В дни „отпуска”, по его выражению, он больше занимался личными делами, чем государственными; но он никогда не оставался бездеятельным – он был просто не в состоянии ничего не далать. Он всех держал в напряжении, заставлял что-то воздвигать, строить, увеличивать, расставлять, подрезать изгородь, в общем, постоянно что-то делать в замке и в парке, а сам при этом изучал статьи расходов, счета, давал указания по ведению хозяйства. За всеми этими занятиями время проходило быстро, и вскоре наступал момент, когда необходимо было возвращаться и, по его выражению, вновь „впрягаться в ярмо мучений”».

С камердинером Наполеона трудно не согласиться. Пока Жозефина собирала редкие цветы, наряды и игрушки, Наполеон часто уединялся в библиотеке, устроенной по его вкусу. Здесь, в частности, он подготовил соглашение, по которому Испания уступала Франции Луизиану, которую, в свою очередь, двумя годами позже переуступили Соединенным Штатам. Здесь к нему пришла идея Конкордата с церковью, здесь он набросал план создания Почетного Легиона, здесь, наконец, он подписал приказ об аресте и убийстве герцога Энгиенского, что кровавым пятном отметило зарю его царствования.


Задний фасад Мальмезонского дворца. Современный вид


Помимо маленького кабинета-библиотеки, у Наполеона в Мальмезоне был еще и довольно большой зал для совещаний. В результате в 1800–1802 годах Мальмезонский замок, наряду с Тюильри, стал местом, где частенько заседало правительство Франции, где встречались в неофициальной обстановке министры и ближайшие помощники Первого консула.

Луи-Антуан де Бурьенн пишет:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее