"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

остаться в Москве, может получить в конторе паспорт»91. После этого человек, как правило, с кем-то из

знакомых, знавших русский язык, отправлялся трудоустраиваться напрямую на завод, как это было с

приехавшим из Германии безработным Фредом Бауром. Популярными адресами, куда обращались искавшие

работу «интуристы», являлись Иностранное бюро ВСНХ, Иносектор ВЦСПС, иногда они шли за помощью

просто в редакцию московской газеты ДЦЦ.

Оставшийся без работы инженер Эрих Вронке прибыл как «интурист», но с рекомендацией торгпредства,

чтобы не ждать в Германии оформления всех необходимых бумаг. В ряде случаев как «интуристы» были

вынуждены прибывать и политэмигранты — Густав Грабнер, нелегально покинувший Германию, пытался

получить визу в Варшавском полпредстве СССР. Его долго гоняли из кабинета в кабинет, потом по-дружески

посоветовали отправиться в Вену и купить тур в тамошнем представительстве «Интуриста».

Все эти подробности, зафиксированные в материалах следствия, представляются вполне правдоподобными.

Иногда сквозь мертвые строчки документов пробиваются весьма яркие эмоции. Так, Людвиг Ганн заявил на

одном из допросов, что впервые прибыл в СССР в 1931 г. как турист и несколько недель провел в санатории

в Сочи,

Из показаний Арнольда Гаушильда, который был в Германии безработным с сентября 1928 по октябрь 1931 г.

47

«потому что, будучи безработным, решил отдохнуть». Это вызвало неподдельное возмущение следователя

— он расценил такое заявление как наглую ложь и провокацию, ведь в любой советской газете было

написано, что в Германии безработные пухнут от голода. Арестованный оправдывался ссылками на

валютный курс: «То, что нужно в Германии для жизни на 2 дня, мне хватило в СССР на 6 недель прожить на

курорте».

4. Носители знаний

Мировой экономический кризис коснулся рабочих, техников, инженеров, конструкторов. Но не только они

обращали свои взгляды на Восток. Лица творческих профессий, врачи, ученые, стремились поставить свои

знания на службу обществу социальной справедливости, каким виделась Россия из-за рубежа. В

автобиографическом романе эмигрантской писательницы-коммунистки Берты Ласк, оба сына которой были

арестованы в период большого террора, муж, провожая ее в Москву, просит ее узнать, не нужен ли там

«старый химик» — он не хочет, чтобы его открытия достались нацистам92.

О своих изобретениях и желании безвозмездно передать их Советскому Союзу писали иностранцы

руководителю Коминтерна Георгию Димитрову93, с идеей новой методики борьбы с раком приехал по

рекомендации КПГ в Москву восемнадцатилетний Вильгельм Геккер. На момент ареста он являлся

аспирантом Первого медицинского института. Известный немецкий архитектор Эрнст Май просил приема у

Сталина, чтобы советские градостроители не допускали ошибки, совершенные при развитии «буржуазных

городов»94. Члены творческой группы Эрнста Мая осуществили грандиозные проекты, многие из которых

вошли в историю мировой архитектуры.

В СССР на работу приехали выпускники архитектурно-дизайнерской школы «Баухаус» Исаак Бутков,

Герхард Мозер, Филипп Тольцинер, Лео Вассерман, Михаил Коварский. Все они позже были

репрессированы. В архивно-следственных делах, которые хранятся в ГАРФе, упоминаются такие

учреждения прикладной и фундаментальной науки, где работали выходцы из Германии, как Институт

теоретической физики, Всесоюзный институт эксперимен

92 Ласк Б. Штиль и шторм. М, 1985. С. 273.

93 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 73. Д. 210.

94 РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 775. Л. 69-70.

48

тальной медицины (ВИЭМ), научно-производственный трест «Ор-гаметалл», Институт юстиции

Наркомюста, Центральный институт технико-экономической информации, научно-исследовательские

институты эпидемиологии, почвоведения защиты растений, ветеринарии и многие другие.

К сожалению, на основе просмотренных АСД невозможно установить тот реальный вклад, который внесли

ученые из Германии, ставшие жертвами политических репрессий, в развитие отечественной науки. Согласно

обвинительным заключениям все они либо выведывали секреты у своих российских коллег, либо вводили

последних в заблуждение, а то и готовили крупномасштабные диверсии (которые, как нетрудно догадаться, были предотвращены в последний момент). Однако упоминание публикаций в ведущих мировых журналах,

приложенные статьи, фотографии архитектурных макетов и даже чертежи позволяют сделать вывод о том,

что потеря этих людей была серьезным ударом не только для отечественной, но и для мировой науки.

Это признание не должно вести к идеализации любого из немецких ученых, оказавшихся в СССР — такая

версия была бы всего лишь вариантом теории «культуртрегерства». Наряду с идеалистическими

устремлениями в их действиях присутствовали и личные амбиции, и корыстные мотивы. Врач Адольф Босс,

прибывший весной 1934 г. в Москву, выражал не только восторги, но и недовольство своими со-