"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

бродяжничество, асоциальное поведение. Однако такие люди не опускались до криминала — среди

заключенных Дмитлага, осужденных по общеуголовным преступлениям и получивших в ходе большого

террора политическую статью (их АСД также хранятся в ГАРФ), выходцев из Германии практически нет.

135 ГАРФ. Ф. 10 035. On. 1. Д. П-46575.

81

Образ «социального бунтаря» прекрасно описан Эриком Хобсбау-мом на примерах из ранней новой

истории136, в силу своего драматизма и внутренней противоречивости он нередко становится основой для

художественных произведений. Естественно, жизнь в Советском Союзе 30-х гг. с ее жесткой регламентацией

и нарастанием тотального контроля по всем направлениям не могла устроить людей такого склада. Бунтари

не скрывали своих негативных эмоций, испытывали нервные срывы, устраивали забастовки на

предприятиях, просились обратно в Германию, чтобы «задать фашистам жару». Таким был «немецкий

Пугачев» Макс Гельц, отсидевший шесть лет в германской тюрьме и погибший в СССР в 1933 г.137, таким

был Карл Борош, доводивший своей непокорностью до белого каления заводскую администрацию и в

Гамбурге и в подмосковной Коломне138.

И наконец, еще один тип, тип вечного скитальца, для которого жизнь без постоянных перемен и острых

ощущений лишалась всякого смысла. Для таких людей в русском языке есть емкое выражение — «перекати-

поле». Их биография в конечном счете оказывалась сплошным перформансом139, игрой без правил и пьесой

без сценария. Активная жизненная позиция подобных людей и их участие в политической борьбе являлись

не осознанным движением к цели и не спонтанным протестом против «мерзости сегодняшнего дня», а

единственно возможной формой существования, в которой человек смотрел на себя как бы со стороны.

«Скитальцы» пользовались неформальным авторитетом у окружающих, ибо олицетворяли собой и

озвучивали ту неудовлетворенность итогами произошедшего, которая отличала советское общество на

исходе революционных потрясений. Власть пыталась «заморозить» подобные настроения, закрепив своих

подданных на земле, на заводе, в той или иной социально-политической нише. Естественно, что

представители девиантного поведения в самых разных своих ипостасях, будь то «летуны», «бузотеры»,

«правдолюбцы», «подстрекатели» или «деклассированные» выступали в роли прямых врагов, со-

противлявшихся унифицирующим устремлениям высшей власти.

Сюда же относились и выходцы из зарубежных стран, по определению являвшиеся носителями иной

ментальности и чуждых «куль

Hobsbawm Е. Die Banditen. Raeuber als Sozialrebellen. Muenchen, 2007.

137 См. Ватлин А. Ю. Немецкий Пугачев // Родина. 2006. № 2. С. 42-49.

138 См. очерк о семье Борошей в третьей части книги.

139 См. Доманска Э. Перформативный поворот в современном гуманитарном знании // Способы постижения прошлого: методология и теория исторической науки. М., 2011. С. 227.

82

турных кодов». Их сопротивление следовало сломить любой ценой, и там, где не помогали «переплавка» и

«перековка», в дело вступали карательные органы. В биографии «скитальцев» из Германии следователь

НКВД всегда мог найти удобную зацепку для того, чтобы сформулировать обвинение, будь то недолгий

период участия в нацистском движении или нелегальный переход границы, добровольный выход из рядов

компартии или тривиальное многоженство.

Естественно, мы не можем распределить все изученные биографии по четырем означенным категориям,

понимая как всю условность подобной схемы, так и смешение в каждой судьбе различных социально-

психологических доминант. Однако такая классификация может оказаться полезной для дальнейших

исследований, соединяющих в себе микро- и макроподходы, расширяющих источниковый горизонт до более

массовых и значимых социальных групп, нежели выходцы из Германии. Говоря об уникальности биографии

каждого из своих героев, историк в отличие от писателя обязан вписывать ее в контекст эпохи, связывать с

характерными для последней социальными, политическими и ментальными нормами и отклонениями. И все

же чрезвычайно трудно, тем более в рамках избранной темы, удержаться от постоянного возвращения к

индивидуальному и неповторимому, без которого прошлое теряет свое человеческое измерение.

Ученик выпускного класса гимназии в русской Польше Яков Сина совершил неординарный поступок.

Немцы, оккупировавшие эту часть Российской империи в 1915 г., в полупринудительном порядке набирали

молодежь для работы в рейхе, и один из товарищей Якова получил мобилизационное предписание. Яков,

будучи сиротой, обменялся с ним документами, став Михаилом Зелигманом, родившимся в далеком

Кременчуге.

После завершения Первой мировой войны Яков-Михаил сумел натурализоваться в Германии, и на