Ну, ты, Генка, и попал... Том I

— Люди уже всё равно привыкли так звать Егорку, поэтому какую бы фамилию мы ему не определили, не перестанут звать его Хромым.

Загвоздка вышла с Фросей-Однотитей. Она жила с престарой матерью со странным именем Ямлиха. Уж откуда сюда просочилось это восточное имя — неизвестно, скорее всего, барин так пошутить решил, посоветовав прабабке Фроси столь оригинально назвать дочь. Потому мы, немного поспорив, записали их обеих Ямлихиными. А там как уж получится, может, люди так и станут дразнить бабу противным прозвищем, что вполне реально. Но записывать их под неблагозвучной и обидной фамилией «Однотитевы» — это уж совсем ни в какие ворота!

Ещё отошли мы от правила раздавать фамилии по именам глав семейств в отношении Кота – это кличка такая была у одного из жителей. И сколько мы с Мариной ни пытали Глафиру, той так и не удалось вспомнить его имя. Ну, ладно, пусть будут они Котовыми. По этому же принципу окрестили Едоковых, которых так дразнили за то, что они ежегодно обзаводились новым едоком – жена Петра постоянно нянькала нового младенца, усадив его на уже довольно сильно выпирающий живот.

Закончив «перепись населения», стали обсуждать, кому будем выдавать тёлочек. Семей, где был нормальный работящий мужик и детей более трёх, оказалось семь. Сюда же записали Егоровых, семью Прохора — вместо «недостающих» детей иждивенцами были его родители. Им было решено без спора выдать по одной голове. Оставались Матрёнины – одинокие женщины, старики Михайловы – дед с бабкой, и бобыль Филимон. Решили им пока тёлок не выдавать, а прикрепить к другим семьям, где не так много малолетних детей: Филимона к Васильевым, Михайловых – к Котовым, там был всего один малыш. С Фросей опять вышла загвоздка – никак не могли придумать, с кем она сможет жить дружно, уж баба больно была характерная, колоритная. Так и оставили этот вопрос открытым пока.

Итого мне предстояло закупить семь тёлок. На первое время размещу их у себя в конюшне – помещение пока простаивает, лошадей в нём покуда нет.

Глафира подсказала ехать за телятами в Суринск. Там у батюшки было хорошее стадо. Заодно с ним подружусь, чтобы позднее изменить его мнение о картошке. Поскольку главными средствами информации для крестьян были проповеди попов, надо проработать этот важный канал.

Батюшка Григорий был простым в общении. Образования я в нём не заметил, уж не знаю, учился он где или получил свой сан по наследству, освоив начальную грамоту в местного дьячка. Потому-то он с таким энтузиазмом и распространял среди народа всякие байки – другой информацией он попросту не владел.

Зато стадо у него действительно было немалым, и продать мне тёлочек Григорий с радостью согласился. Цену запросил он не такую уж большую, так что денег у меня хватило, хотя портмоне после этой покупки сильно похудело.

Радушный хозяин усадил меня за стол, предложив отобедать. Я не стал отказываться. За столом Григорий со смехом стал рассказывать мне про одного своего крестьянина. По словам батюшки, тот был просто патологически глуп и абсолютно непригоден к жизни.

– Что бы ему ни поручили – всё сделает наперекосяк. Скудоумный жутко. Как не от мира сего! Живёт бобылём. Вот я и подумал, что у него завихрения в голове на этой почве, бабу ему нужно. И посоветовал я нашему барину Афоньку оженить. Тот согласился и призвал парня к себе. Явился Афонька, кады мы с Матвеем Иванычем трапезничали. Велели ему обождать покедова да около свинарника посидеть. Выходим опосля обеда и что видим? Этот олух где-то уголёк раздобыл да и исчеркал всю стену закорючками какими-то да палочками с кружочками! И ладно бы что путнее нарисовал, а то незнамо что! Плюнули мы тады, не стали ему жены искать. Ну, а почто бабу-то несчастной делать, выдавая её за такого зловредного мужика, к жизни не приспособленного?

Я заинтересовался рисунком Афони, и поп с удовольствием меня проводил до того самого свинарника. Белёная стена халупы была испещрена чертежами… ножного водяного насоса! Видимо, «ленивый» Афоня, которому в обязанность было вменено наполнять водой бочки для кухни и питья скотины, придумал, как свести до минимума трудозатраты при выполнении этой обязанности. Да это ж самородок с инженерным складом ума! Такого мне как раз сейчас и не хватает в моём хозяйстве.

Я предложил Григорию позвать того самого помещика, крепостным которого был местный «левша». Да и самого Афоню попросил позвать. Хитрый батюшка, увидев мой интерес и смекнув, что на продаже никчёмного мужичишки и ему можно будет поживиться как посреднику, быстро выполнил мои указания.

Где-то через полчаса в дом попа явился Матвей Иваныч. Тот тоже оказался не промах — загнул за «зловредного лентяя» аж двадцать пять рублей. Поторговавшись, мы сошлись на двадцати.

К вечеру мои тёлочки уже стояли в конюшне – Афоня быстро пригнал животинку, думаю, применив какую-нибудь свою оригинальную техническую идею. Хотя так-то и село располагалось от нас не сильно далеко, в восьми километрах, а если гнать не из села, а с лугов, то выходило и того меньше.