Ну, здравствуй, сын

Минерва, наконец-то перестав быть в нашей квартире гостьей, взялась за хозяйство, несмотря на всё растущий живот. По возвращению домой меня ждала её стряпня, которая состояла из пресного супа, слипшихся макарон и жёсткого, крупно нарезанного мяса. Готовила она плохо, убиралась и того хуже (видимо, избалована Наташей), но мы с мамой довольствовались и этим.

Во время очередного ужина она сделала заявление в ультимативной форме:

– У меня на завтра назначено УЗИ, и только посмей отказаться со мной идти.

Она всё предусмотрела, ведь среда была у меня выходным днём, и поэтому я понуро согласился.

Зарплату приходилось экономить в ожидании появления ребёнка, и поэтому мы решили добираться до больницы на автобусе. Тот ещё ад, скажу я вам. В этом гробу на колёсах, чуть ли не доверху заполненному угрюмыми людьми, было невыносимо душно. Какой-то щупленький паренёк галантно уступил место моей беременной девушке, а мне же, стоя, приходилось наслаждаться непрекращающимися воплями двух увлечённых игрой на телефоне детей. Удивительно, сколько шума издают эти маленькие создания. Один из них, несмотря на стоящую рядом мать с ярко видимой печатью извечной усталости на лице, изредка возбуждённо вскрикивал какое-нибудь бранное слово, а родительница, похоже, не имеющая сил его ругать, стыдливо прикрывала глаза рукой, пытаясь скрыться от недовольного взгляда возмущённых пассажиров.

В больнице по-прежнему стоял тот ужасный запах из детства, от которого у меня кружилась голова. Поборов приступ тошноты, я зашёл в кабинет врача. Им оказалась низенькая женщина с коротко стриженными каштановыми волосами, белым, испачканным едва заметными жёлтыми пятнами халатом и страшными метками пристрастия к алкоголю на лице. Говорила она хрипло и отрывисто. Мне на секунду показалось, что она не врач, а уборщица, которая шутки ради надела врачебный халат.

– Вот ваш ребёнок, – резко произнесла она, водя трансдюсером по вздутому, покрытому растяжками животу моей девушки. Выглядела моя благоверная невероятно комично: тоненькие ножки, чуть ли не прозрачные ручки, худое бледное личико и огромное пузо.

– Ой, какой милый, – счастливо пролепетала Минерва, – правда, Ренат?

Я тщетно пытался разглядеть в серых кляксах на мониторе своё дитя. Как она там что-то увидела? И с чего решила, что он милый?

– Да… – многозначительно протянул я.

– А можно узнать пол ребёнка? – с надеждой спросила Минерва.

– Вам не говорили? Двадцать пятая неделя. Давно знать пора.

Какой же всё-таки по-армейски сухой у этой врачихи голос. Она вновь молча принялась водить датчиком по животу и наконец, произнесла:

– Вот здесь. Торчит. Мальчик.

Минерва радостно вскрикнула. Я же решил сострить:

– А вдруг это рука, посмотрите, пожалуйста, внимательнее.

Врач проигнорировала мою реплику, а Минерва захихикала.

Мальчик. Ну, здравствуй, сын.

VII

С каждым днём моя тоска по прошлому усиливалась. Я отчаянно старался его забыть, но крепко стискивающая сердце ностальгия не давала мне покоя. Бесконечный отупляющий труд, вечно недовольная Минерва, которая стала совершенно невыносимой, требуя от меня устроиться на вторую работу, и перманентный страх за своё будущее. Неужели это всё? Неужели я подобно моему напарнику превращусь в раба своего ребёнка? Закабалённый работяга, пашущий изо дня в день и тешащий себя надеждами, что его отпрыск чего-то добьётся в жизни.

Мне опостылели отвратительная стряпня моей девушки, её не прекращающиеся претензии и инфантильные планы на будущее. Даже музыка перестала доставлять мне удовольствие: у меня от неё начинались мигрени. Каждый вечер я хотел одного: зарыться с головой в одеяло и погрузиться в столь сладостный, но мимолётный сон.

Но всё-таки я стоически переносил засасывающую рутинную пустоту. На крики и претензии беременной я отвечал спокойным молчанием. Однако терпение – ресурс быстро исчерпаемый.

Вяло ковыряясь вилкой в безвкусном рисе с мясом, я в очередной раз выслушивал её презрительные монологи. Сегодня она была особенно похожа на свою мать.

– Ты понимаешь, что у нас не хватает денег?! Я пью лекарства и витамины, которые мне врач прописал, а стоят они очень дорого. Нам ещё надо купить коляску и кучу всего! А ты сидишь тут и молча жрёшь, ничего не делая. Мама постоянно называла тебя ничтожеством, а я убеждала её в обратном, но, судя по всему, она была права. Какой мужик позволит себе прохлаждаться, пока его семья живёт, на всём экономя? Правильно! Ничтожество, вроде тебя!

В ответ я лёгким движением руки скинул тарелку с рисом на пол:

– Я больше не могу жрать твоё пресное дерьмо.