Нулевая долгота

— Он, Сережка… — растроганно начинает Бусыгин, — ему бы, понимаешь… да! Памятник бы поставить! Ей-богу, заслужил!

Бусыгин вспоминает:

…Июльская жара, начало жатвы. Директор школы Александр Евгеньевич Пименов… Да, тоже был фронтовик и тоже безрукий, как и председатель. Однако у него из рукава пиджака… А пиджак директор в любую жару носил и еще галстук. Единственный был в селе, кто умел галстук завязывать — и одной рукой! Они на спор подсматривали… А председатель в гимнастерке ходил или в простой рубахе, и рукав у него всегда был подвернут и заколот булавкой: руку-то под самое плечо оторвало… А Пименов, Александр Евгеньевич, в пиджаке-то, видно, потому парился, что у него был протез: из правого рукава у него торчали желтые, как воск, пальцы. Он ими на уроках географии водил по карте вместо указки. Их за глаза Безрукими командирами звали…

— А фамилию Пименова не встречал? — взволнованно спрашивает Бусыгин.

— Нет, дядь Миш, не попадалась.

— Мне вот тоже не попадалась.

…Директор школы Александр Евгеньевич Пименов торжественно выстроил всю богородскую детвору, и все пионеры были в чистых рубашках и отглаженных красных галстуках, вот здесь же, на этом самом пригорке у колокольни, где начинался въезд в село с большака и где сворачивал проселок к школе. А все их матери, принаряженные, в белых платочках, и редкие из отцов — в кепочках, в праздничных рубахах, толпились напротив, при дороге. Жарища! Духота! Но все терпеливо ждали. А ждали они появления первого самоходного комбайна, за которым в МТС еще до зари отправились Позелов и молодой агроном Гудин…

«В каком же это было году? — размышляет озадаченно Бусыгин. — В пятидесятом или в пятьдесят первом? Примерно за год до смерти матери. Значит, в пятьдесят первом».

— Так что, дядь Миш, однако? — спрашивает заскучавший Сережка.

— Погоди, брат, сейчас, — отвечает Бусыгин и присаживается на ступени с ржавой позеловской пирамидкой в руках.

…И вот он показался, густо пыля по сухой июльской дороге. И они, ребятня, запрыгали от восторга, закричали, и никто их не останавливал, потому что все и Александр Евгеньевич Пименов — подались вперед, двинулись навстречу, чтобы быстрее разглядеть эту не виданную еще машину…

«Бог ты мой, первый самоходный комбайн — малосильный, неказистый», — улыбается своим воспоминаниям Бусыгин.

— Что-то ты радостное вспоминаешь, дядь Миш. Весь светишься, — говорит завистливо Сережка. — Хоть бы мне порассказал.

— Погоди, браток, погоди, дай вспомнить.