Нулевая долгота

А сам грустно подумал, что ему произнести «Я люблю» некому. Он вдруг понял, что еще никогда ни для кого из самых глубин его сердца, с искренним убеждением, с абсолютной верой не вырвалось: «Я люблю!» Значит, он еще не любил? Неужели все предыдущее, все, что у него было, являлось похожестью на любовь, а не самой любовью?

Он женился потому, что пришло время жениться. Рядом оказалась Валя. Она ему нравилась, он нравился ей. Вот и все. А остальное — душевная несовместимость, разлады, раздоры, обиды и терпение ради сына и ради карьеры. «Видно, во многих семьях один ребенок еще и потому — и прежде всего! — что нет любви», — мелькнула неожиданная мысль. Тянулось все годами, и в общем-то не признавались даже себе. Просто не думали, не понимали. А замкнутый круг заграницы все обнажил или все само собой обнажилось с возрастом. А теперь появилась формула: «За семейную и личную жизнь!»

Ветлугин помрачнел.

— Что с тобой, Виктор? — обеспокоенно спросил Грейхауз.

— Так, ничего, — едва слышно произнес он.

— Кстати говоря, — опомнился Рэй, — как у тебя оказался портрет?

— Я его взял.

— Как взял?!

— Просто не мог оставить в гостиной Стивенсов.

— Но это ведь…

— Вот именно: кража.

— Ты понимаешь, что может последовать? — недоуменно спрашивал Грейхауз.

— Меня будут судить и посадят в тюрьму.

— Ты зря шутишь, Виктор. Это очень серьезно.

— Мне нужно взять портрет, сесть в самолет и улететь в Москву.

— А ты не думаешь, что тебе так и придется сделать?

— Думаю, что так и придется.

— Ты попадешь в прессу.

— Знаю, — сказал Ветлугин. Но раскаяния он не испытывал.

— Я не понимаю, — задумчиво говорил Грейхауз, — почему нет официального запроса? Теперь это так естественно.

— Я думаю, что теперь будет.

— Но они картины не отдадут.

— Посмотрим! — со злостью бросил Ветлугин. — Представляешь, Антонина сочинила завещание Купреева!

— Не может быть! — воскликнул Грейхауз.

— Все, оказывается, может быть.

— Виктор, объясни мне вот еще что, — попросил Рэй. — Я много думал, но все же до конца не понимаю. Почему Антонина так рвалась за границу? Почему она совершила такую подлость? Преступление! Она же должна была предполагать, что это может погубить Купреева, не так ли? Я не могу ее понять. Она ведь не считает себя грабительницей, убийцей? Не считает ведь? Но ведь это так! Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?

— Да, — ответил Ветлугин, — она страшный человек.

Он задумался. А действительно, что же она такое, эта Антонина Намёткина? Он мало что о ней знал, только из купреевских записей. Но все же он мог представить ее существо. И дело даже не в том, что она уехала за границу. Это пришло потом, по обстоятельствам. Для нее это не было навязчивой идеей. Суть в ней другая: беспредельный эгоизм, неуемное желание всеми и всегда повелевать.

Он встречал таких женщин в разных слоях общества и нередко наверху. Рядом с ними их грозные, высокопоставленные мужья становились тусклыми и покорными. Он всегда удивлялся такой перемене. И в данном случае Костя Барков, этот сильный и гордый характер, боялся ее, сжимался, начинал вести себя подчиненно. Купреев в первой тетради удивлялся этой перемене, а сам в отношениях с ней в полной растерянности, и единственное, к чему стремится, — избегать ее. Но она не отпускает тех, кто намечен в жертвы.

Намёткина — воплощение злой воли, думал он. Она черства сердцем, безжалостна. И на редкость сконцентрированна на своих желаниях. Если она задумала что-то, она пойдет на все — на обольщение, унижение, предательство, преступление, но добьется цели! Ничто ее не остановит. Ничего святого для нее нет.

У Намёткиной обстоятельства так сложились, размышлял Ветлугин, что она действовала в художественной среде. Почему она не подхватила академика живописи? Наверное, потому, что не хотела этого: скучно ведь с ним, а ей нужна деятельность, И ей нужна была валюта, заграничные вещи. Сюда она и повернула, и здесь ей встретился Стивенс. И вот она уже в Англии, его жена, горит амбицией дать Западу представление о художественных процессах в Советском Союзе. Из своей жертвы — Купреева — сделала мученика, рвется писать книгу. Лживую! Но ее философия вечная как мир: цель оправдывает средства. В этой философии главное средство — ложь! Изменила ли она своей стране? Конечно, изменила. Но она об этом и не задумывается. Себе она не изменяла.

Но что сказать Грейхаузу? Может ли он это понять? Может, конечно, но разъяснять уж очень долго.

— Ты и сам, Рэй, все правильно определил, — сказал Ветлугин.

— Мне кажется, Хью Стивенсу придется с ней трудно.

— А мне как-то все равно.

— Мне, в общем-то, тоже, — согласился Рэй.

Раздался телефонный звонок. Ветлугин поспешно снял трубку, думая, что это Москва. Но звонил Джеффри Робинсон.

— Виктор, ты читал мою статью?

— Да, Джеффри. Она мне понравилась. Я предполагал, что ты именно так ее напишешь.

Робинсон помедлил:

— Скажи, правда ли то, что рассказывает Дэвид Маркус?

— Что он рассказывает?

— Будто ты ворвался к Стивенсам и унес картину.

— Примерно так. Но я к ним не врывался. Я приходил к ним, чтобы сказать, что я знаю правду.

— И как? Они согласились с ней?