Нулевая гипотеза

— По его просьбе. Вообще с прибытием на базу группы Тетерникова он очень изменился. Если раньше это был угрюмый, необщительный, да что там — просто нелюдимый человек, то тут он чудесным образом превратился в этакого разбитного весельчака, любителя выпить и поухлестывать за дамами. Поскольку за ним раньше этого не водилось, все на базе сначала решили, что он сошел с ума, и только потом догадались, что Урбонас влюбился. Слишком уж разительны были перемены. Поэтому, предвосхищая ваш вопрос, сразу скажу — его просьба вместо меня идти с профессором на Укок никого не удивила.

— А объектом его вожделения, конечно, была Лиза Каменева?

— Тогда все решили, что именно она. Лиза действительно являла собой, если можно так выразиться, ангела во плоти. Красивая, нет, скорее прелестная, начитанная, скромная. Этакая тургеневская барышня. Знаете, бывают такие девушки, к которым так и тянет прикоснуться. Группа Тетерникова у нас была всего два дня, так вот, этого срока Лизе хватило, чтобы влюбить в себя всех без исключения. Когда мы узнали, что стряслось на перевале, долго не могли поверить, что это случилось именно с ней.

— Урбонас пытался ухаживать?

— Нет. Что вы, об этом не могло быть и речи. Все же знали, что у Лизы есть жених Григорий, сын профессора. А потому не ухаживать, а, скажем так, оказывать невинные знаки внимания пытались все, и я в том числе. Урбонас в этом смысле не проявлял особой настойчивости и не выделялся на общем фоне обожателей.

— Как относилась к этому сама Лиза? Не давала ли повод для ревности?

— Нет и еще раз нет. Если вы предполагаете, что впоследствии в горах мог сложиться любовный треугольник, приведший к трагедии, то вы ошибаетесь. Все действия Лизы были совершенно невинны.

— И тем не менее. У набоковской Лолиты тоже все начиналось с невинной детской игры. Ну хорошо. А как вы можете охарактеризовать Григория? Вспыльчив, ревнив, безрассуден, жесток или, наоборот, мягок и бесхарактерен?

— Мне трудно сразу вот так выдать психологический портрет Григория. Я видел его меньше двух суток, но мне он показался спокойным, уравновешенным и вполне зрелым, несмотря на молодой возраст.

— А какие отношения были у профессора Тетерникова с сыном? Имел ли он авторитет у Григория? Попробуйте охарактеризовать профессора. По вашему мнению, мог он пойти на подлость или предательство?

— Григорий во всем, насколько я успел заметить, слушался отца. Так что профессор, несомненно, имел большой авторитет у сына. А насчет предательства… не знаю. Я думаю, все мы при определенных обстоятельствах можем пойти на подлость. Разве нет?

— Спорный вопрос, — ответила я, — а кстати, где Урбонас жил? У него была квартира? Мы проверяли по адресному бюро, последнее время он был временно прописан на турбазе.

— Не знаю. В Москве Урбонас жил на служебной площади. Управление выделило ему комнату на Патриарших прудах, а в Мыюте, насколько я понял из писем, он тоже маялся в «служебке». Да, — с вызовом в голосе подтвердил Антошкин, — мы вели переписку, не часто, на День милиции и под Новый год черканем друг другу по открыточке, и все.

— Да бог с вами. Ну переписывались, и ладно. В связи этим сразу вопрос — не сохранились ли у вас, случайно, эти открыточки? Или письма Урбонаса?

— Урбонас не девица, чтобы я хранил его письма. Но если вам нужны образцы его почерка, я посмотрю, когда вернусь домой.

— Спасибо. Буду вам премного благодарна. Вы не помните, после того как стало известно о трагедии, кто-либо осматривал личные вещи Урбонаса?

— Естественно. Мы осмотрели комнату Урбонаса, сложили вещи в мешок и вынесли на склад.

— Скажите, а «мы» — это кто?

— Я и начальник турбазы Попов Михал Михалыч.

— Интересного ничего не нашли?

— Должен вас разочаровать. Интересного ничего не было, так — обычный набор холостяка. Пара книжек, верхняя одежда, белье, обувь. Все уместилось в один картофельный мешок. Мы, пенсионеры органов, небогато живем. Сами знаете.

— А после осмотра вещей у вас не сложилось впечатление, что Урбонас не собирался возвращаться? — задала я один из главных вопросов и пристально посмотрела Антошкину прямо в глаза.

— Что вы имеете в виду? — спокойно спросил Антошкин. Оказывается, он умел держать удар. Ответил сразу, без паузы, вопросом на вопрос, выиграв таким образом время, необходимое для подготовки к ответу.

— Ну, Павел Евгеньевич, полноте, мы же с вами коллеги и делаем одно дело. Зачем лукавить? Я же не подозреваю вас ни в чем, просто хочу разобраться. Вам бояться нечего, поверьте мне.

— А я и не боюсь. Хватит, отбоялся уже. Хорошо. Я отвечу прямо. Я действительно не заметил ничего такого, что говорило бы о том, что Урбонас не собирается возвращаться на турбазу. — Антошкин проговорил это медленно, с расстановкой, как на диктофон.

— Ну хорошо; и последний вопрос. Была ли у Урбонаса печатка треугольной формы? Если была, опишите ее.

— Урбонас постоянно носил ее на левой руке.

— Он был левша?