Нулевой километр

– А смысл? – как всегда безэмоционально. Только губы поджимает, делая такой очевидной происходящую в нем борьбу: одна часть его мечтает выругаться в голос, другая подсчитывает платежи по кредитам, которые без зарплаты он никогда не сможет покрыть. – Вы все равно ничего поймете.

– Думаешь? А, может, я не такая уж и пропащая. Может, мне как раз и надо, чтобы кто-то ткнул лицом в грязь и хорошенько встряхнул?

Как Макс, у которого это всегда получалось виртуозно. Жаль, что его забрызгало, сейчас на расстоянии наверняка судорожно оттирается от моей грязи.

– Поздно вас уже встряхивать, Юлия Константиновна. Такие, как вы, не меняются, ради собственного комфорта по головам пойдут…

Прав. Отчасти, ведь я уже на пути к трансформации. Как гусеница, извивающаяся в своем коконе, что только и ждет, когда выберется на поверхность и расправит ажурные крылья. Мои наверняка красотой отличаться не будут, но попытаться взлететь все же стоит.

– Ошибаешься, Костров. Хотя мне без разницы, думай что угодно. Главное, молча и без отдышки, поверь, она жутко раздражает.

Откидываюсь на сиденье и перевожу взгляд к окну. Интересно, я буду скучать по Столице? По этой ее суете, гигантским пробкам и ЦУМу, что исходила вдоль и поперек? Буду ностальгировать вечерами, макая в чашку дешевый пакетик чая, о коллекционных винах, составляющих на языке сладкое послевкусие? Вряд ли…Ведь все воспоминания, которые действительно стоит лелеять связаны с другим местом.

– Долго вас ждать? Я бы пообедал, – Леонид ненавидит меня, а дверь все равно открывает. Руку подает и даже не морщится, когда я ее игнорирую.

– Полчаса у тебя есть. И Руслану ни слова, а то я тебя знаю, – хотя какое мне дело до Тихомирова? Сцены все равно не избежать, но чуть позже. И дай бог, чтобы после неё я уцелела.

Одергиваю пиджак своего брючного костюма и двигаюсь к зданию, на входе в которое уже толпятся журналисты. Пора, верно? Главное, чтобы Света не выставила меня за дверь.

Глава 46

В зале царит ажиотаж. Длинноногие девицы терпеливо ждут, когда же стилисты доведут их образ до ума, Ануфриева суетливо носится между живыми манекенами и шпыняет визажистов за нерасторопность, а Ринат Хабибулин преспокойненько потягивает шампанское. Не рано ли начал праздновать?

-Кто пустил? — шкафоподобный секьюрити в черной футболке пятьдесят четвертого размера нагло перекрывает мне обзор своей широкой спиной. - Никаких журналистов.

Хватает меня под руку и даже внимания не обращает на мое отнюдь не слабое сопротивление. Я ноготь ломаю, пытаясь оторвать намертво вцепившиеся в плечо пальцы, а он невозмутимо волочет меня к выходу. Только у самых дверей, решает прислушаться к моей болтовне и, моргнув, смотрит уже осмысленнее:

-Я модель, ясно?! — пихаю пропуск ему под нос и сердито пыхчу, поправляя задравшийся пиджак. Плевать, что от манекенщицы на мне лишь гигантские шпильки, но выпроводить меня прочь, ни за что не позволю. Не сейчас, когда мое благородство минует не видимый глазу барьер и затопляет разум картинками нашего со Светой примирения. Сказочного, не спорю, ведь я изрядно попортила ей кровь, но хотя бы попытаться очистить совесть будет нелишним.

– Мне Тихомирова нужна, – взбиваю прическу, стараясь не морщиться от боли в пальце, ноготь на котором теперь «пострижен» едва ли не под корень, и, в привычной манере обозвав этого буйвола идиотом, бреду через весь зал к неприметной двери. Не стучусь, хотя, наверное, стоило бы… Просто нагло распахиваю ее и стараюсь улыбнуться как можно приветливее: все-таки, что ни говорите, но зачерствевший сухарь никогда не превратиться в ломтик мягкого хлеба. Я живое тому подтверждение.

– Вот так сюрприз! – Света заметно похорошела. Волосы у нее теперь на пару оттенков темнее, но что удивительно, выглядеть от этого старше она не стала. Или сам факт, что я больше не собираюсь с ней соперничать за сердце денежного мешка, сорвал шоры с моих глаз и позволил непредвзято оценить её привлекательность?

Как холодная неприступная королева, она поднимается со складного стула, отставляет на такой же раскладной столик стаканчик с дымящимся кофе и делает несколько медленных шагов в мою сторону. Не простит. Об этом в ней буквально кричит вздернутый подбородок, губы, что она поджала от злости, и руки, спрятанные в карманах модных широких брюк. Даю голову на отсечение, что они сжаты в кулаки.

– Здравствуй.

Господи, а как такие разговоры, вообще, начинают? Не скажешь же: «Знаешь, Света, я тут внезапно для самой себя поняла, что твой муж не настолько хорош, что вгрызаться в твою шею клыками!» Да и «извини», даже произнесенное сквозь слезы, когда я буду ползать перед ней на коленях, погоды не сыграет. Да и не буду я...

– Прекрасная коллекция, Света.

– Правда? Тебе-то откуда знать, если до показа еще два часа? – она хочет присесть на столешницу, но вовремя вспоминает, что этот шатающийся стол ее массы не выдержит. Качает головой и остается стоять, прожигая меня пылающим от ненависти взором. – Зачем пришла? Решила и этот день мне испортить?