Нулевой потенциал

Врач спешил им навстречу.

– Что, Пан?

– Посмотрите, не требуются ли судье ваши услуги.

– Нет, нет, я совершенно здоров, – сказал судья. – Здесь моя камера. Сама церемония должна состояться в зале суда, разумеется, но я думал, что с предварительными формальностями мы покончим здесь. Может быть, вы присядете, мистер Пан?

– Надо говорить, «мистер Сатирус». Но называйте меня просто Паном, а я присяду на этот шкаф с папками.

Судья бочком пробрался к своему громадному, с высокой резной спинкой креслу, точной копии того кресла, которое стояло в зале суда.

– Возраст – семь с половиной лет; значит, вы родились… ясно. Имена родителей?

– Мать – Пан Сатирус Плененная, отец – Пан Сатирус

Вольный.

Судья взглянул на него.

– Полно вам!

Пан Сатирус нагнулся, оторвал одну из медных ручек шкафа для бумаг и швырнул ее в угол.

– Я не узнаю тебя, Пан, – сказал доктор Бедоян. –

Прежде ты был таким покладистым.

– Мне не раз… как это там, Счастливчик?

– Ему не раз доставалось на орехи, – подсказал Счастливчик. – Ну и… он стал вроде бы плохого мнения о людях…

– Я стал питать презрение к людям, – сказал Пан. – Не к вам троим и не к тем сторожам и служителям, которые у меня были. Но чувствую, как во мне растет настоящая ненависть…

– Джентльмены, прошу вас, – перебил его судья Мэнтон.

– Не называйте меня джентльменом! Я шимпанзе.

– Шимпанзе и джентльмены, в зале суда нас ждет много людей. Много высокопоставленных лиц. Итак, мистер

Сатирус, цель этой процедуры – возвести вас в ранг человека. Учитывая ваш нежный возраст, мистер Уильям Данхэм назначен вашим опекуном. А кстати, где он?

– Мы оставили его в машине, – сказал Пан Сатирус. –

Он вещал по радио всякую чепуху обо мне, и я ткнул ему пальцем в солнечное сплетение. Теперь он спит. Верно, доктор?

– Он не получил серьезных повреждений, судья, – сказал доктор Бедоян.

– Но его присутствие обязательно, – возразил судья. –

Он должен подписать бумаги, которые утвердят его в роли вашего опекуна.

– Я не хочу иметь опекуна, – сказал Пан.

– Но вам всего семь с половиной лет.

– Сделайте так, чтобы мне был двадцать один год, –

сказал Пан. – Вы судья; раз вы можете сделать меня полноправным человеком, так сделайте меня еще и совершеннолетним.

– Я вижу, вы никогда не изучали юриспруденции. Такого прецедента никогда не было!

– А прецедент превращения шимпанзе в полноправного человека был?

– Если бы я под вашим давлением объявил, что вам двадцать один год… пожалуйста, оставьте в покое этот шкаф… апелляционный суд сразу же отменил бы мое решение.

– А тем временем я получал бы десять тысяч в неделю, сказал Пан. – И затем, если бы решение вынесли не в мою пользу, никто не мог бы предъявить иск и получить деньги назад, потому что человек в семь с половиной лет не отвечает за свои поступки.

– А вы знаете законы, – сказал судья Мэнтон.

– Дайте-ка я изложу вам дело короче, чем это сделал бы адвокат: подготовьте соответствующие бумаги, подпишите их и поставьте печать, а затем вы можете выйти в своей мантии и позировать перед телевизионными камерами.

Вместе со мной и очень хорошенькой, как я предполагаю, актрисой. Попробуйте не сделать того, что я вам сказал, и вас придушит, и возможно даже насмерть, безответственный шимпанзе, которому не исполнилось и восьми лет. Просто, да?

– Такого даже Ла-Гардиа не проделывал с Таманни-холлом, – сказал судья, но взял перо и стал писать.

Время от времени он хмыкал. Кончив писать, он сказал:

– Мой клерк поставит здесь печать.

– Ладно, – сказал Пан. – Вызовите его.

Судья нажал кнопку звонка. Вошел клерк, чернильная крыса средних лет, тут же вышел, принес печать и приложил ее к бумагам. Доктор и Счастливчик засвидетельствовали документы, которые после этого были вручены

Пану Сатирусу.

Прочтя бумаги, он пошуршал ими, но у него не было карманов, чтобы их спрятать. Он вручил бумаги на сохранение Горилле.

– Добро пожаловать в род человеческий, – сказал Горилла.

Пан одарил его тем, что можно было счесть улыбкой.

– Все в порядке, судья, – сказал он. – Идите в зал суда и садитесь, в свое кресло, а ваш клерк покажет нам, куда пройти.

Судья вышел.

– Успокоительного не надо, Пан? – спросил доктор

Бедоян.

– Вы очень заботливы, Арам, – сказал Пан. – Мы скучали без вас во Флориде. Позже я расскажу вам о своей карьере наемного партнера в танцах. Я заработал больше десяти долларов.

– А теперь ты будешь получать десять тысяч каждую неделю. Почему?

Пан перевел взгляд блестящих глаз с Гориллы на

Счастливчика, а затем подмигнул доктору Бедояну.

– Я регрессировал, – сказал он.

– Деградировал.

Пан пожал плечами.

Клерк распахнул перед ним дверь. Они вошли в зал и стали рядом с судейским креслом. До них донесся напряженный шепот:

– Говорит Игги Наполи, дорогие друзья, и снова на ваших экранах великий Пан Сатирус, как он любит, чтобы его называли. Сейчас он присоединится к роду человеческому! Это великий момент в его жизни. А быть может, это даже более великое событие, чем его полет вокруг Земли?

Я задам ему этот вопрос при первом же удобном случае.