Нулевые

«“Галифе” на бедрах, жировые отложения на животе и везде, где они накопились», – вспомнились слова из письма, и в горле скреблись, толкались на волю рыдания; тянуло швырнуть в отражение чем-нибудь потяжелей. И снова ей показалось, что кто-то – на сей раз мужчина с умным, добрым лицом – наблюдает за ней, желает помочь.

Ирина перешагнула через бортик, легла в горячую воду. Сжалась, чуть не закричала от боли; перетерпела, и кожа быстро привыкла – стало приятно.

«Может, взять и ответить, спросить о цене? – мелькнула мысль. – Вдруг действительно… не обман?»

Папа читал книгу на кухне, что-то помечая карандашом. Мама уговаривала Павлушку спать, а тот упорно смотрел телевизор.

– Всё! – Ирина подхватила его на руки. – Пошли быстренько. Уже двенадцатый час.

– Н-ну-у, – он по обыкновению заныл, но сейчас неискренне, для порядка.

Ирина занесла его в комнату, плотно закрыла дверь.

– Давай раздевайся. – Вытащила из-под кровати горшок. – Писать хочешь?

– Нет. Давай играть!

– Какие игры! Ночь уже.

– Ну, мам, капельку.

– Во что?

Лицо Павлика оживилось.

– Вот так. – Он сжал правую руку в кулачок и стал им трясти, одновременно речитативом приговаривая: – Камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа! – Выбросил из кулачка два пальца. – Я – ножницы! Я прячусь, а ты меня ищешь.

Он дернулся было бежать из комнаты. Наметил, наверно, куда лучше спрятаться. Ирина схватила его, потянула к себе.

– Нет, сынок, я в такое сейчас не могу играть. Я устала безумно, и ночь уже… Бабушка с дедушкой тоже спать сейчас будут. – И чтоб переключить его внимание, поинтересовалась: – Это вы в садике в такую игру играете?

– Угу, – кивнул он недовольно.

– Садись рядышком. Давай поговорим. Да? Садись вот сюда.

Ирина помогла ему взобраться на свою кровать.

– А что это «гари дава волода» значит?

– Да не так! А так: камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа!

– Ну, ну… И что это обозначает? Эта «каранда»? – Ирине вдруг и в самом деле стало интересно.

– Это игра такая… Кто ножницы, тот прячется.

– Ясно. А с кем ты в такую игру играешь?

Павлик задумчиво уставился на дверцу шифоньера, даже ротик приоткрыл.

– С Андрюшей, наверное? – подсказала Ирина.

– Да, с Андрюшей.

– А еще с кем?

– С Максимом еще…

– А с девочками играете?

– Нет! – Он мотнул головой.

– Почему же?

– Не хочим.

– Надо говорить: не хотим.

– Да, не хотим.

– А почему?

– А-а… – Павлик сморщился.

Конечно, она помнила, знала, как мальчишки в возрасте ее сына, да и намного старше, относятся к девочкам. Самое яркое проявление внимания – это знаменитое дерганье за косу или на контрольной по математике ткнуть в спину ручкой и прошипеть: «Дай списать!» Но неожиданно Павликово «а-а…» ее покоробило и обидело, и она, не сдержавшись, пообещала с какой-то самой себе неприятной злорадностью:

– Ничего, подрастешь, еще сам за девочками бегать будешь. Просить, чтоб дружили.

– Не буду! Они дуры.

– Ну-ка не смей так говорить! Кто это тебя научил?

Сын не ответил. Повесил голову и старался двумя пальцами оторвать пуговку на рубашке… Досадуя, что затеяла этот разговор, Ирина стала его раздевать.

– А где мой папа? – не поднимая головы, пробурчал Павлик.

– А?..

– Почему папа к нам не приходит?

«Вот!.. Началось!» Но содрогнулась какая-то одна часть Ирины, другая же была готова, кажется, давно ждала такого вопроса.

И замелькали, мгновенно сменяясь, одинаково темные и безлицые матери-одиночки, страшные в своем безнадежном, глухом одиночестве, и дети, теребящие их, ноюще задающие один и тот же вопрос: «А где папа? Где папа?»

«Да, началось, – стучал кровяной молоточек в мозгу, мешал произнести хоть что-то в ответ, – началось… как у всех…» Сколько она выслушала жалоб безмужних подруг: «Так ужасно – подошел и так прямо в глаза: “А папа где?” – и смотрит, будто я одна виновата, что его нет. А он, подонок, сидит сейчас где-нибудь, с блядьми водку жрет». Ирина тогда кивала сочувствующе, но и с надеждой, что ее минуют такие сцены. Нет вот – случилось.

– Папа? – выдавила наконец. – Он далеко живет. В другом городе.

– Он придет? – Голос Павлика показался ей совсем взрослым, по-взрослому угрюмым; она глубоко вздохнула, чтоб продавить спазмы в горле.

– Да, конечно. Скоро у тебя день рождения. И он приедет… с подарками. Много подарков подарит…

Последний раз Павлушка и Павел встретились месяца два назад. Случайно совсем. Ирина водила его в поликлинику, и по дороге столкнулись… Спросили друг друга дежурно: «Ну, как?» и в ответ услышали: «Да ничего, более-менее». Павел как-то между прочим потрепал сына по голове, поозирался по сторонам и прервал паузу: «Извините, но очень опаздываю. Увидимся как-нибудь». Ирина промолчала, Павлушка, казалось, не понял даже, что это и есть его папа. А теперь вот – всплыло…

– Сынок, давай спать будем ложиться. Хочешь, ложись со мной…

– Нет.

Он дал раздеть себя, залез на свою кроватку, лег, отвернулся. Ирина накрыла его одеялом, поцеловала в щеку.

– Спокойной ночи!

Он промолчал… Ирина выключила свет и тоже легла.

«Ур-род, подонок, – послала мужу с холодной, почти спокойной ненавистью, – показать бы это тебе…»