Читаем Нулевые полностью

– Так, – на секунду Полина сделала брезгливую гримасу и тут же обаятельно улыбнулась. – Так сказать, представитель конкурирующей стороны.

– В смысле?

– Литературный агент. Поздравил с удачным приобретением, то есть – что вас нашла. Завидует. Что же, – приподняла бокал, – надеюсь, не напрасно. Пьем, Сережа, за первый блин! – Чокнулись. – Уверяю вас – он не комом.

Выпили. Прожевав канапе, Сергей, глядя на стоящих у стола, произнес:

– Полина Максимовна, я спросить хотел.

– Всё что угодно, мой дорогой.

– А вон что за парень там? Вон тот.

– Какой? – прищурилась Полина.

– Ну вон, в черном свитере. Стоит сбоку. Сумка на плече…

– А, этот… Это Венин. Прозаик. Начал, кстати, очень ярко, чуть не во всех журналах напечатался, потом книга за книгой, премии… Он тоже откуда-то почти из ваших краев… Талантливый автор. – Полина облизнула губы. – Но, видите ли, Сережа… Как бы это объяснить?.. Пишет он по-прежнему много, печатают практически всё, что дает, а результат… Таких очень много сейчас, да, пожалуй, девять десятых. Раз в год в двух-трех толстых журналах рассказы, повестушки, еще по мелочам, книга, а резонанс – практически нулевой. И этот, Венин, теперь такой же. Стабильный писатель, коротко говоря.

– Понятно…

– Ему лет тридцать, ходит вот по фуршетам, в жюри приглашают, на ток-шоу поболтать. В обойме товарищ.

– А это плохо?

Полина пожала плечами:

– Может быть, ему и очень хорошо, а с точки зрения имени… – Она пригляделась. – И брюшко уже нагулял… Понимаете, Сережа, настоящий писатель должен, просто обязан быть бунтарем. Провокатором, если хотите. Всем симпатичных писателей не бывает. Они всегда всех раздражают, колят, обижают, даже друзей не должны щадить… У Синявского хорошо про это написано, кстати. Не читали?

– Да нет вроде бы… – Сергей подумал и повторил: – Нет, Синявского не читал. – И допил остававшуюся в бокале водку. – Ху-ух-х…

– Я найду, покажу. Вам должно понравиться. Полезно, по крайней мере… – Заметив, что Сергей помрачнел, Полина толкнула его локтем. – Да вы не задумывайтесь пока! Хотя имидж советую уже сегодня начать вырабатывать.

– Имидж, – усмехнулся Сергей, но тут же стал серьезен. – А какой?

– Н-ну, лучше всего нынешний сохранять. Может, еще чуть грубей казаться, неотесанней. Здешним господам представители народных толщ нравятся. Только нельзя переигрывать – поймут, что играете, и отвернутся. Или же наоборот, провинциальным интеллигентом быть, таким – первобытным, из заповедной глуши.

– Хм…

– Что ж, – вздохнула Полина, – среди людей жить нелегко, а лицо иметь – это вообще проблема.

Подошел высокий мужчина лет шестидесяти. Седые прядями, длинные волосы гладко зачесаны назад и собраны в хвост, на шее – фотоаппарат, в руке – бокал белого вина.

– О, Гутман! – моментально переменилась, обрадовалась Полина, – дорогой мой! А я ведь замечала, как вы всё на нас своим профессиональным взглядом смотрите! Весь вечер. Когда же, гадала, все-таки подойдет, поцелует. И вот – чудо! – дождалась.

– Вы заставляете меня покраснеть, очаровательная! – слишком отчетливо выговаривая слова, пробасил мужчина и наклонился к Полине. Они троекратно поцеловались.

– Сразу познакомьтесь, – указала Полина на Сергея. – Сергей Толокнов, юный писатель с БАМа.

– Весьма рад!

– Гутман Отс, – теперь она указывала на мужчину, – без преувеличения лучший отстрельщик пишущей братии.

– Здравствуйте! – кивнул с приветливой улыбкой Сергей.

Они пожали друг другу руки.

– Сегодня отстрелял три пленки, – сообщил Гутман, – и большая часть – на вас.

Сергей снова улыбнулся:

– Очень приятно. Спасибо.

– Буду считать за честь соединить стекло, – поднял Гутман бокал.

– С радостью! – поддержала Полина, но Сергей перевернул свой бокал вверх дном:

– У меня, извините…

– Сходите… И мне тоже красного, – сунула ему Полина бокал. – Только, пожалуйста, в темпе. Пока пыл не пропал.

Сергей быстро ушел.

– Ну-с, Гутман, как ваши дела? – спросила Полина и тут же сама стала рассказывать: – Всюду вижу ваши произведения. Что ни фото писателя, обязательно сбоку – «Гутман Отс». Вы прямо нарасхват, дорогой мой…

– Потихоньку двигаюсь…

– Гу-утман! Что это за «потихоньку»?! Вы что-то совсем у нас тут орусячились. Потихоньку!..

Гутман, улыбаясь, объяснил:

– Боюсь сглазить.

– О-ё-ёй! Гутман-Гутман… бедненький… А вот Сергей… – Как раз подошел Сергей с полными бокалами. – Сергей вот скоро станет известен и в вашей родной Германии.

– Да-а? – Фотограф сделал вид, что не поверил.

– Еще бы! Параллельно с русской выходит книга и там. В Кельне.

– У-у! Что же, отметим это!

Они втроем чокнулись и выпили.

– Хорошо, – почмокав, произнес Гутман и обратился к Сергею: – Если возможно, я бы хотел спросить. М-м, Сергей, вы читали произведения господина Потапова?

Слегка уже опьяневший Сергей не сразу сообразил:

– Это которому сегодня премию дали?

– Ну да, – досадливо прошептала Полина, – да, Сережа…

– К сожалению, не получилось… У нас там вообще с новыми книгами не очень совсем. Даже книжный магазин в «Хозтовары» переделали. А в журналах ведь он не печатался?

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги