Нульт

Человек-Паук откинул полотнище, заглянул внутрь. Все в пыли. Фотоувеличитель, кюветы, пинцеты, красные лампы, посеревшие от времени пачки фотобумаги, пакеты с фотографическими химикатами – все это давно стояло без дела. Человек-Паук давно не фотографировал. Некого. Его специализация – женский портрет, ню, но у него давно не было модели. Но раньше… Человек-Паук смотрел на стены пещеры, завешанные многочисленными фотографиями. Черно-белые отпечатки под стеклом, разного размера. Фотографии замученных им женщин. Отпечатки смерти. Тщательно задокументированная агония его жертв. Человек-Паук похищал женщин и здесь, в этой пещере, с наслаждением мучил их и насиловал, все тщательно фотографируя на память. Человек-Паук с удовольствием разглядывал снимки. Он очень гордился своими фотографиями. У него был, что называется, глаз. Всегда тщательно выверенная композиция, незатасканные ракурсы, игра света и тени – все на месте. В уголке каждой фотографии номер, написанный от руки, номер жертвы. Всего он успел убить семнадцать сучек. Все они были здесь, кроме сучки-номер-один. Ее он убил спонтанно.

Человек-Паук медленно шел вдоль стен, разглядывая фотографии, увитые паутиной. Человек-Паук специально вбивал в стены гвозди, чтобы паучкам было удобно вить свои тенета. Ему очень нравился этот эффект – таинственно мерцающая паутина поверх изуродованных женских тел. Человек-Паук любил пауков, а пауки любили его. В его пещере их было множество. Человек-Паук пригладил бороду. Воспоминания… Даже их у него почти не осталось. Время неумолимо, как абразивный порошок, полирующий линзу, стирало его память, и теперь, когда он смотрел на поблекшие отпечатки прошлого, в его голове не возникало ничего, кроме руки с ножом и кровавых пятен. Человек-Паук почувствовал знакомое шевеление внутри головы, в районе затылка. Он всегда шевелился от этих мыслей. Шевелился. Это максимум. Паучок в его голове давно спал. Поджал лапки, окутал себя коконом. Иногда он не чувствовал его месяцами. И он очень скучал по нему. По тем славным временам, когда они были единым целым и охотились на ночных улицах Воркуйска… Азарт, сладкий запах страха их жертв… Человек-Паук поймал одного паучка, мелкого, бледного, почти лишенного пигментации. Паучок спокойно сидел на его ладони. Они его не боялись. Человек-Паук вздохнул и посадил его обратно.

Мало кто любит пауков. Фобия на уровне генов. А Человеку-Пауку они нравились. С детства. Они завораживали его своим совершенством. Идеальный организм, идеальная машина убийства. В голове его не укладывалось, как эволюция, этот слепой механизм, могла создать такой шедевр? Как в этих крошечных ганглиях умещаются сложные расчеты, необходимые при постройке паутины? Как возникли все эти чудеса приспособляемости? Все это видовое разнообразие?

Великое множество тайн, которые он когда-то мечтал раскрыть. Ребенком он мог часами сидеть и наблюдать за крестовиком на паутине. Он читал про них, спиртовал в баночках, рисовал в дневнике наблюдений за природой. Позже, когда увлекся фотографией, стал фотографировать. Вообще он был увлекающейся натурой. Родители, друзья, все думали, что после школы он будет поступать на биофак, но он пошел учиться на инженера. На самом деле ему хотелось повторить это биологическое совершенство в механике. И плюс к тому у него была склонность к техническим наукам. На вступительных экзаменах в политехнический он встретил свою будущую жену. Как же ее звали? Человек-Паук не мог вспомнить, ее имя было надежно похоронено под слоем паутины. Он влюбился в нее с первого взгляда. Сейчас он не помнил не только ее имени, но даже лица, на его месте было только какое-то смазанное пятно. Но она была красавицей, он помнил, что она была красавицей. Все так считали. Мужчины были от нее без ума. И она искренне считала, что все мужчины на свете существуют только ради нее. Человек-Паук любил ее без памяти, но они были, что называется, разные люди. Он, стеснительный интроверт с невыразительной внешностью, имел мало шансов. К его увлечениям она была тоже равнодушна. Она зевала, когда он с жаром рассказывал ей об особенностях поведения тропических пауков-птицеедов. Мило, говорила она, равнодушно перебирая его фотографии. Он обожал ее фотографировать. Изводил на это прекрасное лицо, которое теперь не мог вспомнить, километры пленки. Она позировала неохотно. Жалко ей было своей красоты. Она засыпала во время прослушивания новых пластинок, которые Человек-Паук покупал на толкучках у, как говорили на комсомольских собраниях, зарубежных агентов влияния. Единственное увлечение, которое она признавала, была она сама.