Нумерос: Дымящийся щит

«А у него самого рожа какая? Вот уж воистину зверю подобен человек. И ремесло у него под стать».

Палач был коренастым и крепким мужчиной. Его лицо до глаз заросло густой бородой, и в нем было нечто хищное. Крючковатый нос с красными прожилками вен выдавал в нем любителя хмельного зелья. Его обнаженные по локоть руки были покрыты слипшимися волосами.

Палач снял факел со стены и пошел вперед. Борис двинулся за ним.

– Григорий-то Лукяныч знает, как жилы из человеков тянуть, – проговорил палач. – Ты, Тёмка, и половины того не смогешь, чего он не гнушается. После его пытки мало кто язык не развяжет.

«Меня зовут Тёмка. Отлично. Это уже кое-что».

– Чего молчишь?

– Да, а чего говорить-то? Мне ли с Григорий Лукьянычем тягаться? Я молодешенек.

– То-то. Ремесло наше каторжное не простое. А без палачей-то как? И царю без палача не можно. Во как.

– Оно так. Дело для государя важное делаем.

– Важное! И многотрудное! – снова заговорил палач. – Не каждый-то дело сробить сможет как надобно. Вот давеча царские людишки, опричники, принялись некоего боярского сына в кипяток опускать. Дак он у них и помер сразу, и не помучившись. Рази так-то дело делают? Надобно чтобы человечек помучился вволю и все грехи свои искупил муками теми. Во как!

В помещении, куда они пришли, горело много факелов. На большом столе были разложены кнуты, щипцы и иные орудия палаческого труда, о предназначении коих Борис мог только догадываться.

– Слышь, Тёмка. Сегодни как станем на дыбу его поднимать ты с оттягом бей. Не то Малюта снова осерчает.

– Стану стараться.

– То-то. Старайся. А то вместо монетов от Григория батогов отведаем с тобой.

***

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу Малюта Скуратов был человеком средних лет с густой окладистой бородой и совершенно лысым черепом. Он был коренаст и крепок. Сразу видно было, что руками мог подковы гнуть.

Вошел он в сопровождении четверых опричников в черных кафтанах. Они были вооружены саблями и ножами – его личная охрана.

– Палач уже на месте с подручным? – спросил Малюта с порога. – А, ты здесь уже колдуешь, Роман? И кто это с тобой? Никак Тёмка?

– Он самый, батюшка Григорий Лукьянович. Такого помочника иметь милое дело. Все могёт.

Борис увидел, что всесильный Малюта Скуратов чем-то по фигуре напоминал палача Романа. В настоящий момент у них обоих закатаны рукава кафтанов и мощные покрытые волосами руки были словно руками братьев. Не чурался Скуратов ремесла палача.

– Тёмка! – позвал Скуратов, и Борис не сразу сообразил, что это обращаются к нему. – Тёмка! Оглох что ли?

– Я здесь, Григорий Лукьянович, – произнес Борис. И голос его при этом дрожал.

– Слыхал я, что ты в ядах толк разумеешь? Так?

– Что? В ядах?

– Ты! Али мне, когда толковали про тебя, чего напутали? – Малюта криво ухмыльнулся.

– Дак, стало быть, немного и понимаю, – согласился Борис. На деле ничего он в них не понимал.

– Ты от меня не скрывай ничего, парень, – колючие глаза Малюты впились в его лицо. – Я ведь человеков насквозь вижу. Были у меня здесь и такие и сякие. И все соловьями разливались. Ты ведь многое знаешь, и не стоит тебе здесь прикидываться неучем.

–Прости бога для, Григорий Лукьянович.

–Вот то-то. Лекаришка Бромелий, немчура поганая, норов свой хотит мне показать! Вишь! – Малюта сплюнул в сторону. – Царь его к себе приблизил. Думает, что меня заменить тот Бромелий сможет.

Палач и Борис молчали и слушали Скуратова с почтением и вниманием.

– Ты пойдешь в лекари, Тёмка. Я сам представлю тебя царю!

– Я? – удивился Борис.

– Он? – удивился палач. – Дак, батюшка Григорий Лукьяныч, Тёмка лечить еще не могёт. Я-то знаю.

– Молчи! Я поболее твоего разумею. Ты, Темка, пойдешь к царю, и станешь лечить от яда Марфу Собакину. Я лично дам тебе противоядие. Тот собака, что мы пытали, помер вчерась. В подвале ночью и помер.

– Ой! – вскричал палач. – Перестарался я! Не вели казнить, Григорий Лукьяныч. Перетянули его сердешного на дыбе.

– Да то ничего, что он помер. Мне он более не надобен. Мы иных пытать с тобой учнем. У царя много врагов. Но ты хоть знаешь, Ромка, что за зелье у того нехристя, помершего, в сосуде? – Малюта хитро подмигнул палачу.

– Дак, откель мне то знать, батюшка? Нешто это моего ума дело?

– Я вчерась тем зельем приказал моего слугу попотчевать. Микитку Гусака. Он из Новгорода возвернулся по моему приказу.

– Гусака я знаю, батюшка. Он долго в разбойном приказе пыточные сказки писал. Вороват был мужичек.

– Отчего же был? Он и сейчас живехонек. С нами здеся он.

– Здеся? – Роман огляделся, но никого похожего на Микиту Гусака не обнаружил. – Шуткуешь над своим слугой, Григорий Лукьяныч?

– Какие шутки. Вот он перед тобой стоит. Рази не узнаешь?

Роман всмотрелся в молодого опричника и схватился за стену. Перед ним был Гусак. Но он помолодел лет на 20 не меньше! Теперь это был не сорокатрехлетний мужчина, но юноша лет 20 от роду.

– Гусак?

– Я, дядя Роман. Годочков только немного сбросил от зелья того. Вот я и Григорию Лукьянычу говорил! Поначалу помереть мог, но затем ничего оклемался. А проснулся во каким.