Нуониэль. Часть первая

– Даже при тусклом свете ваше лицо кажется мне знакомым, – сказал Ломпатри. – Но где именно мы встречались, я сказать не могу. Вы не назвали своего имени, когда я открыл вам своё. Полагаю, это значит, что ваши намерения на мой счёт выходят за рамки разговоров, и нам в ближайшее время придётся скрестить мечи. Если мои догадки верны, то я попросил бы вас поторопиться: не люблю умирать после полуночи.

– Я рыцарь Вандегриф Акирский, вассал господина Мастелида, благородного рыцаря и вашего извечного соперника.

Ломпатри вздохнул и провёл рукою себе по затылку.

– Воська! – буркнул он слуге, – пойди отыщи Закича и спроси, сколько ещё до полуночи.

Воська как ошпаренный, выпрыгнул из дома звездочёта, а Ломпатри медленно подошёл к столу и сел напротив Вандегрифа. Стол перед ними горел маленькими белыми огоньками, отражавшимися в больших глазах нуониэля, который с любопытством наблюдал за движением пламени, а за разговором двух рыцарей совсем не следил. Так же на столе лежал украшенный медными обручами рог. Вандегриф держался за него, как человек держится за рукоять меча в ожидании нападения.

– Этот нелюдь обязательно должен здесь сидеть? – спросил Вандегриф.

– Презираете нелюдей? – спросил Ломпатри.

– А у меня должны быть причины их уважать?

– Дело ваше. Однако, вас, господин Вандегриф, послал рыцарь Мастелид? – спросил Ломпатри. – Неужели он снова желает сойтись со мною на турнире? Если мне не изменяет память, последние три раза, что мы скрещивали пики, господин Мастелид глотал песок. Хотя, я не припомню и одной победы благородного господина Мастелида на турнирах.

– Возможно, слава моего нанимателя не шагает впереди него, – ответил Вандегриф, – но он всё ещё остаётся моим сюзереном. Я не хотел бы доказывать вам благородство его имени в поединке.

– Стоит ли так беспокоиться, господин Вандегриф, – уже с улыбкой сказал Ломпатри. – С нами, за этим скромным столом, находится не менее благородный, чем мы с вами челов… Прошу прощения. Не менее благородное, чем мы с вами существо. Это господин нуониэль, мой спутник, и тот кому я обязан жизнью. Из-за ранения он не может принять участие в нашей беседе, но со слухом у него всё в порядке. И если вы позволите, мы спросим у него, смел ли я сейчас в своих речах порочить имя вашего сюзерена Мастелида.

– Я рад, что вы не питаете ненависти к нелюдям. Однако я вижу куда больше благородства и достоинства в конях, нежели в тех, с позволения сказать, существах, которые живут за пределами Троецарствия, – ответил Вандегриф, поглаживая свой рог с медными оковками.

Дверь чуть с петель не слетела, когда Воська и Закич вломились в горницу. Воська тяжело дышал и глядел на всех выпученными от страха глазами. Закич тоже кипел от возбуждения, но старался не показывать этого. Он подошёл к лоханке с водою, зачерпнул оттуда деревянным ковшом и сделал несколько глотков.

– Тучи нынче, – сказал он. – Звёзд не видать – точно не скажу. А так где-то менее часу осталось до полуночи.

На дворе послышалась возня. За тусклым рыбьим паюсом на окнах показались лица крестьян. Закич сел возле печи и сделал ещё несколько глотков.

– Ты что их приволок? – спросил Ломпатри, кивая на любопытных, виднеющихся за окнами.

– Сами пришли, – невозмутимо ответил Закич. – Хотят видеть, как рыцарь драться будет.

– В таком случае, – сказал Ломпатри, – нам стоит начать незамедлительно.

– Не гоните коней, господин Ломпатри, – остановил его Вандегриф. – Если бы я хотел вас убить, я бы нашёл вас гораздо быстрее и сразился бы с вами в честном бою, ещё месяцев, эдак, семь назад. Только вот в путь меня послал не сам Мастелид, а король Хорад.

– Разве это меняет дело?

Вандегриф не ответил. Он взялся за голову и погрузился в долгое раздумье. Затем он поднялся и прошёлся несколько раз до двери и обратно. Потом рыцарь подошёл к лоханке, зачерпнул оттуда воды и окатил себе лицо и затылок.

– Много бессонных ночей я думал о своей участи, – сказал Вандегриф, глядя в тёмную воду, которую тревожили капли, падающие с его мокрой бороды. – Не открою секрета, если скажу, что помыслы Мастелида вряд ли могли бы зародиться в бескорыстной и праведной голове какого-нибудь жреца. Плодородные земли провинции Айну – предел его мечтаний. Ради Айну он прибегал к способам, которые многие рыцари сочли бы подлыми.

– Да что уж там! – воскликнул вдруг Закич. – Оклеветать Ломпатри перед королём и самому собирать его фамильный виноград! Конечно, Ломпатри тот ещё плод земли атарийской, но если у каждого так вот дом отбирать, то многие рыцари тоже пойдут по миру.

Вандегриф грозно посмотрел на Закича. Тот почувствовал неладное. Вандегриф быстрым шагом направился к своей сумке, лежавшей на одной из лавок, и стал в ней копаться. Что думал Закич в эти мгновения, представить не сложно: скорее всего, он ожидал появления в руках рыцаря верёвки для удушения или мизерикорда – острого клинка, готового пробить его неблагородное брюхо. Но Вандегриф вытащил из сумки латунный футляр для свитков и положил его на стол.