Нуониэль. Часть первая

Деревня собралась посмотреть, как гости отправляются в путь. Рыцари уже сидели на своих конях. Жеребец Вандегрифа поражал всех своей красотой. Чахлый конь Ломпатри, свита и прогнившая телега выглядели жалко. Воська, сновавший вокруг, придавал экипажу комичности: требовалось погрузить багаж, подставить ступеньки рыцарям, чтобы те сели на коней, прицепить телегу к вьючной лошади, не забыть устроить на телегу нуониэля, который не хотел ехать верхом на лошади. А самое страшное для Воськи – подать нуониэлю его тонкий меч, в берестяных ножнах. Меч всё так же пугал добродушного слугу, но благородный господин в пути должен иметь при себе своё оружие, и кому-то необходимо это оружие подать. Если снимать мерки с этой страшной вещи, для того, чтобы сделать ножны, оказалось не столь пугающим занятием, то теперь, когда меч находился в непосредственной близости от рук сказочного существа, Воська почувствовал почти животный страх. Без своего хозяина меч просто выглядел страшно. Нуониэль же этим оружием владел и мог, если бы помнил как, устроить в деревне настоящий кровавый пир. И кто знает, может, именно теперь к этому недочеловеку вернётся память, а вместе с ней и неистовая ярость, которую старому слуге довелось увидеть тогда на перекрёстке.

Воська всё пытался добиться в этом деле помощи от Закича, который не имел никаких предрассудков по поводу меча и нуониэля. Но коневод сегодня оказался совершенно бесполезен. Он сидел на колодце и наблюдал за происходящим с тем видом, который как бы говорил: «раз вы все такие умные – делайте, как разумеете, а я хоть и глуп, но делать желаю всё по своей собственной воле». Так он и сидел, пиная ногою свой поношенный заплечный мешок.

– Закич! – окликнул его Ломпатри уже не в первый раз. – Куда ты, бестолочь, сгинул?

Заметив, что коневод продолжает сидеть сиднем, слыша зов своего сюзерена, Ломпатри удивился. Стало ясно, что дерзкий малый не собирается проверять упряжи коней. Рыцарь дёрнул за уздцы. Его конь медленно повернул и, звеня упряжкой, подошёл к колодцу.

– Итак, – произнёс Ломпатри.

Закич поднял глаза на своего хозяина и тяжело вздохнул. Потом он спрыгнул с колодца и молча направился к телеге. Он подошёл к Воське. Старый слуга теперь боялся не только меча, но и гнева Ломпатри, за непослушание коневода. Закич махнул на Воську рукой.

– Эх ты, деревня! – сказал он и вытащил из кучи скраба страшный меч. Он обошёл телегу кругом и отдал меч сидящему на другой стороне нуониэлю. Затем он коснулся покрытого пожелтевшими травинками подбородка этого существа и поглядел на его шею.

– Чтобы ни у кого не осталось вопросов, скажу всё от сердца, – начал Закич громко, так, чтобы его слышал не только Ломпатри, но и все остальные.

– Когда я тебя увидел в том зловонном кабаке, господин рыцарь, я сразу понял – с тобой допрямо хватишь лиха.

– Да как ты смеешь, дрань! – заорал на Закича Вандегриф, и пришпорил своего маститого коня, чтобы подскакать к мерзавцу и всыпать ему розгой, которую он по обыкновению всегда держал в руках, сидя на своём дэстрини, но которой никогда не касался дорого животного.

– Господин Вандегриф, – осадил его Ломпатри, – прошу вас умерить пыл! Этого человека не научить манерам, даже если забить до смерти.

– Именно это я и собираюсь сделать, с вашего позволения! – закричал Вандегриф и уже занёс над головой Закича розгу. Коневод же, не обращая внимания на опасность, продолжал врачевать нуониэля, который закатил от боли глаза и еле дышал. Закич то и дело подносил к носу нуониэля травы с резким запахом, чтобы тот не потерял сознания.

– Позвольте же ему договорить, господин, – закричал Ломпатри, подъехав к Вандегрифу. – И пусть закончит осматривать рану господина нуониэля. Вы можете задеть благородного чело… благородное существо, если учините расправу сейчас же.

Вандегриф опустил розгу и подал назад. Однако глаза рыцаря пылали яростью и жаждой справедливости.

– Кому, как не вам, господин Вандегриф, знать, что благородство не передаётся по наследству, – сказал Ломпатри уже спокойнее. – Пускай этот скверный человек закончит свою речь как может. А там посмотрим, чего он заслуживает.

– Не только скверный человек, но и коневод, – снова заговорил Закич так громко, чтобы слышали не только рыцари, но и селяне. – Точнее, ты нанял меня как коневода, господин рыцарь. Только вот ты не заметил, что всю дорогу я ещё и лекарь, и травник, и дозорный. Как-то у вас, господ, не принято вникать в то, сколько взвалено на плечи простолюдинов. Я не серчаю на тебя, Ломпатри: с тобою я получил то, что хотел. Я мечтал о приключениях, странствиях и опасности. Мне опротивела сытая, жирная жизнь. А с тобою я понял, почём пуд соли. Пока я получал свою монету, и жизнь была мне в новинку, я терпел твои выходки и спесь. Токмо нынче всё иное. Платы от тебя больше нет, а по диким землям мне без твоей компании пройти спокойнее.

Ломпатри отстегнул от пояса мешочек, достал оттуда три последние серебряные монеты и кинул их под ноги Закичу.

– Здесь с лихвой, – буркнул Ломпатри. – Провались ты пропадом, неблагодарный.