Нуреев: его жизнь

По одной из версий, Хименес взъярился на Тито за то, что тот спал с его женой. А по версии самого Тито, он отказался фальсифицировать результаты выборов, чтобы сделать Хименеса своим заместителем, как он того требовал. К суду Хименес так никогда и не был привлечен, из чего недоброжелатели Тито заключили, что преступлениебыло совершено из ревности. Впрочем, пресса все-таки посчитала его политическим.

Через несколько дней к Тито вернулась речь. Посоветовавшись с его доктором, Фонтейн решила перевезти мужа в Англию, в Сток-Мандевиллский медицинский центр, известный лечением позвоночных травм. Может ли она спокойно уехать на время, пока Тито еще пробудет в Панаме, уточнила у врача балерина. Марго ждали спектакли в Лондоне, но при угрозе состоянию мужа она была готова немедленно прилететь обратно. Доктор ответил: бояться им стоит только одной опасности, но в ее случае Марго «опоздает».

Через две недели после покушения на Тито Фонтейн снова вышла на сцену в Лондоне. За десять дней она дала шесть спектаклей, станцевав в балетах «Баядерка», «Жизель» и «Маргарита и Арман». Одновременно она репетировала с Нуреевым «Раймонду». Пораженный ее стойкостью Рудольф прописал Марго единственное известное ему целительное средство – на редкость сложное соло, которое для любой другой балерины и при более благоприятных обстоятельствах стало бы тяжелым испытанием. Но с губ Фонтейн не слетело ни единой жалобы. Хотя если бы она попросила, Рудольф упростил бы ей задачу. Впрочем, когда Кит Мани предложил немного переиначить соло, чтобы Марго стало легче его танцевать, ответ Нуреева привел его в полное изумление: «В России так не делают! Я просто дал его ей – посмотрим, как она справится!»

В Сполето Фонтейн уехала на следующий день после того, как Тито прибыл в Англию для лечения в Сток-Мандевилле[209]. Физическое и эмоциональное напряжение начало сказываться на танцовщице. Марго повредила икроножную мышцу, и Рудольф дошел «до почти опасной точки кипения, стараясь совладать с нервами», – записал в своем дневнике Мани. Во время перерыва на репетиции в Сполето он запустил в голову Тринг балетной туфлей. Правда, туфля пролетела мимо цели, угодив в декорацию. А «Джоан только моргнула и, продолжая расхаживать, сказала: “Прекрати!” – как будто увещевала расшалившегося ребенка». Тринг, как и Фонтейн, никогда не принимала яростные вспышки Нуреева на свой счет; она понимала, что больше всего Рудольф злился на самого себя. В тот день он был сильно раздосадован декорациями и костюмами, которые Бени Монтрезор – художник, выбранный для оформления фестиваля – приготовил сообразно своим личным идеям о том, как стоит выгоднее показать двух звезд балета. Монтрезор избавился от богатой парчи и исторических деталей эпохи, на которых настаивал Рудольф, и придал балету заведомо модернистский вид посредством разноцветных марлевых экранов и простейших костюмов из бархата. Подобное оформление вызвало шквал критики, как не соответствующее историческому балету XIX века[210]. По мнению Аштона, «Раймонда» Нуреева являла собой таковую «Петипа, но пропущенную через сознание и тело Нуреева». В разговорах с коллегами хореограф высказывался еще откровеннее; он считал, что, отказавшись от пантомимных сцен русской постановки, Нуреев «не оставил в балете драматического элемента». И советовал не только изменить декорации и костюмы, но и пересмотреть подобный подход; только тогда он смог бы рекомендовать его основной труппе.

«Раймонде» предстояло открывать девятидневный фестиваль. Премьера балета была назначена на 10 июля. Но за день до нее, как раз в тот момент, когда Фонтейн гримировалась для последней генеральной репетиции, Джоан Тринг снова принесла за кулисы плохие вести: у Тито серьезный рецидив. Если Марго хочет застать его живым, ей лучше тотчас же лететь в Лондон. Рейс из Рима в половине третьего. И билет на него для балерины уже заказан. Фонтейн колебалась. Она знала, какие надежды возлагал на эту «Раймонду» Нуреев, и заменить Марго никто не мог. Но Рудольф, пришедший к ней в гримерку вместе с Тринг, настоял: она должна лететь. Он был «необычайно ласковым и, похоже, страшно переживал за меня», – вспоминала позднее Фонтейн. Несмотря на то что он оставался без своей Раймонды – Марго, да еще на премьерном показе, Нуреев запретил ей думать о балете. «Вы должны собрать вещи и отправиться в путь прямо сейчас», – мягко сказал он ей, а затем даже проводил Марго в отель, чтобы убедиться в том, что она так и поступит. «Он понимал, что ей необходимо было уехать, и не обижался, – рассказывала Тринг. – Люди всегда считали его крайне эгоистичным, но в тот раз он был очень добрым и милым».