Нуреев: его жизнь

И разве имело значение, что танцевал он уже не на тех сценах, что прежде? Когда журналист Линн Барбер встретила его в июле на курорте на озере Орта в Италии, Нуреев выступал там при неполных залах. На следующий день ему предстояло ехать с час на автомобиле до Милана, лететь полтора часа до Неаполя и снова добираться на машине три часа до маленького античного поселения Пестум, чтобы выступить там в тот же вечер на сцене под открытым небом. Он по-прежнему вел привычную кочевую жизнь, разве что теперь итальянским менеджером Рудольфа был его давний массажист Луиджи Пиньотти, который, к большой досаде Барбер, рассуждал о своих попытках организовать для Нуреева гастроли в Бангкоке так, «словно он был каким-нибудь заштатным фокусником, а не одним из величайших танцовщиков столетия». Но именно Пиньотти, да еще Жюд заботились о Рудольфе во время гастрольных туров по провинции, обеспечивая ему столь необходимое ощущение семьи. И Нуреев чувствовал себя не только счастливым, поедая спагетти в большой кухне Луиджи в Милане, но и в «безопасности», зная, что рядом с ним Жюд, и часто приглашал его к себе по вечерам в номер посмотреть телевизор. «Шарль не раз мне говорил, что ему непросто с цепляющимся за него Рудольфом», – поделилась Виви Флиндт, припомнив, что Жюду нередко доводилось укладывать Нуреева в постель, когда тот был особенно усталым после спектакля.

Для Нуреева, как и для Фонтейн, «настоящая жизнь была только на сцене» (по утверждению Рудольфа, Марго часто повторяла ему эти слова). Он часто упоминал о Фонтейн в беседах. Говорил о том, что в долгу перед ней, о своей привязанности к Марго, об их общей преданности танцу. «В компании с ней так здорово, но теперь ей не до нас, – говорил он Люку Дженнингсу. – Мне ее не хватает. Эх, хотел бы я забрать ее сюда».

Но им уже не суждено было оказаться вместе: Фонтейн умирала от рака яичников. И отваживалась покидать свою ферму в Панаме только для того, чтобы посетить онкологическую больницу имени М. Д. Андерсона в Хьюстоне (штат Техас). Подавленная после кончины Тито Ариаса, не перенесшего операции по поводу рака толстой кишки в ноябре 1989 года, 71-летняя Марго скрывала свой недуг, и Рудольф был одним из немногих друзей, кто о нем знал. Посвятив двадцать пять лет своей жизни заботе о парализованном муже, Фонтейн страшилась стать немощной и не желала никого ни волновать, ни обременять. Оплата сиделок для Тито истощила ее сбережения; не получая пенсии за свое 45-летнее служение британскому балету, Фонтейн жила в том фермерском доме, который они с Тито построили на ранчо близ Эль-Иго, в восьмидесяти километрах к западу от города Панамы. В окружении пяти собак, владелица стада в четыреста коров, Марго вела спартанское существование, совсем непохожее на блистательную жизнь «примы-балерины ассолюта» Королевского балета. Ухаживал за ней давний слуга Тито, Бонавентура Медина. По своему портативному телефону Марго могла дозвониться только до Панамы, а в ветреную погоду и он обычно замолкал. Для международных звонков ей приходилось ехать на автомобиле в маленький отель, которым управлял сосед.

Но, когда Фонтейн оказывалась в Хьюстоне, Рудольф созванивался с ней несколько раз в неделю. И регулярно, превозмогая свой ужас перед больницами, посещал Марго, принося ей утешение и цветастые шали. «Он приезжал всякий раз, когда нам казалось, что она загрустила», – рассказывала падчерица Фонтейн, Керубе Ариас. Однажды, по пути из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, Рудольф специально остановился в Хьюстоне, и таксист ждал его возле больницы, пока он навещал Марго. К 1990 году она перенесла уже три операции и была практически прикована к постели. «Я привыкла гастролировать по театрам, а теперь гастролирую по больницам», – шутила Марго с Луиджи Пиньотти без тени жалости к себе. У Рудольфа «разрывалось сердце» при виде того, какой слабой и немощной она стала. Но если Керубе и все остальные «обращались с ней очень осторожно», Нуреев не желал признавать Марго инвалидом и убеждал ее «делать со своим телом то, чего ей делать не хотелось». Как-то раз Фонтейн пожаловалась ему: врачи хотят, чтобы она пользовалась палкой. «Ну и что?» – ответил Рудольф так, как будто это было не унижение, а всего лишь досадное неудобство. И, как когда-то, Фонтейн принимала вызов, который он ей бросал. Она не сомневалась: Рудольф знал ее возможности лучше нее самой.