Нуреев: его жизнь

Если отношения других танцовщиков с Рудольфом окрашивались соперничеством, то балеринам он нравился все больше и больше. Правда, только как партнер. Весной 1959 года Нуреев получил роль Армена в «Гаянэ» – еще одном идейном советском балете[80]. Как и Фрондосо из «Лауренсии», Армен – отважный герой, обычный работник, готовый пожертвовать собой ради своей возлюбленной. Главную роль колхозницы Гаянэ исполняла Нинель Кургапкина – ведущая балерина, на девять лет старше Рудольфа, с сильными ногами, филигранной техникой и безукоризненной точностью исполнения. «Мы оба были очень независимыми, – с грубоватой прямотой рассказывала Кургапкина, ставшая после ухода со сцены репетитором. – У меня было собственное мнение, и я знала себе цену». Но Рудольф относился к балерине с прохладцей. До тех пор, пока не начал с ней репетировать. Рудольфу потребовалось всего две недели на то, чтобы освоить сложные поддержки и вращения в своей партии. И ему понравилось работать с Кургапкиной – по ее собственному признанию, «такой же фанатичной, как и он». И Рудольф, и Нинель самозабвенно отдавались репетициям, особенно когда дело касалось исполнения особо сложных элементов, таких как подбросы, когда Рудольф ее «поднимал и нес через всю сцену на одной руке». Нинель порою требовала сделать подъем десять, а то и двадцать раз, и Рудольф никогда не отказывался. «Этим он выгодно отличался от многих “гениев” последующих поколений…» Импонировал Кургапкиной и его подход к партнерству: лучше меньше да лучше. Она сама накручивала вращения, а ему говорила: «Помоги только удержаться, в смысле, не мешай». И Рудольф ее слушал. Да и потом всегда следовал ее совету, нравилось это его партнершам или нет.

Однако, по мнению авторитетного балетного критика Чистяковой, мастерство Нуреева как партнера все еще требовало шлифовки. В рецензии на его первое выступление в «Гаянэ» 10 мая она тщательно проанализировала его прогресс и резюмировала: «Нельзя не признать в его Армене статного, сдержанного, гордого пастуха… А когда он танцует среди курдов с горящими факелами в обеих руках, сам уподобляется пламени, так порывист, зажигателен и горяч его танец… Заслуженный успех Нуреева не означает, что в его исполнении нет недостатков. На сей раз они были заметнее, чем в “Лауренсии”. Обладая великолепными данными танцовщика, Нуреев порой небрежен в связках эпизодов и беспомощен во взаимодействии со своими партнерами…»

Несмотря на возраставшую загруженность, Рудольф по-прежнему находил время для Мении, на которой он, похоже, готов был жениться. Но всякий раз, когда он поднимал эту тему, девушка только смеялась и отговаривалась: «Мы слишком молоды». В июне 1959 года, через шесть месяцев после революции Фиделя Кастро, Мении предстояло вернуться на Кубу. И она подозревала, что Рудольф хотел жениться на ней за тем, чтобы увидеть мир. Сама же она истово желала воссоединиться с родителями. «Даже если придется пропустить спектакль, – пообещал кубинке Рудольф, – я приеду в Москву тебя проводить».

Вечером в день отъезда Мении Нуреева вызвали в училище на репетицию с Дудинской. И когда девушка пришла с ним попрощаться, ей сказали, что он куда-то пропал. Расстроенная Дудинская умоляла Мению его отыскать и отговорить от поездки в Москву. «Пожалуйста, проследите за тем, чтобы он не уехал. Иначе он наживет в театре врагов», – сказала балерина. «Но я не знаю, где он», – заверила ее Мения, втайне надеясь, что Рудольф будет ждать ее на вокзале.

Но на вокзале ее поджидала целая свита провожатых: Шелков, Долгушин и иже с ними пожаловали туда в поисках Рудольфа. Однако Нуреева нигде видно не было. Подавленная, Мения заняла свое место в вагоне и помахала друзьям на прощанье рукой.

«Красная стрела» была уже десять минут как в пути, когда в ее купе заглянул ухмыляющийся Рудольф. Он прятался в туалете!

«Тебя все ищут», – предупредила парня Мения, но ему, похоже, было все равно. Кубинка поняла: переубедить его невозможно. И все восемь часов до Москвы они провели в купе наедине, обнимаясь и целуясь, как частенько делали. Правда, в тот раз Мения почувствовала, что Рудольф хотел с ней заняться любовью. «Я была еще девушкой, и в какой-то момент Рудик взял себя в руки и сказал: “Нет, я лучше не буду. Я тебя очень уважаю. И не хочу причинять тебе боль”. Сказал, как отрезал. Я не боялась лишиться девственности, но до этого дело так и не дошло». Заснули они в объятьях друг друга.

В аэропорту Рудольф обвил руками шею Мении, поцеловал ее и расплакался, «как сумасшедший». Он сознавал, что означал для них ее отъезд. Визы за рубеж выдавались редко, визиты иностранцев в Россию были нечастыми, а заграничные гастроли пока еще оставались мечтой. «Я больше никогда тебя не увижу, – рыдал парень. – Я больше никогда не увижу тебя».