Нуреев: его жизнь

Сергеев и Коркин решили потянуть время. Нуреев же бывал порою сговорчивым, рассудили они, – возможно, им самим удастся удержать его в узде. Он же послушался и явился вместе с остальными артистами на интервью и фотосъемки для «Юманите» – популярного издания французских коммунистов. И правда, в тот же день фото Нуреева появилось на первой странице газеты. Он был запечатлен в группе с Сергеевым, Коркиным, Ириной Колпаковой, Ольгой Моисеевой, Аллой Осипенко и французским танцовщиком Мишелем Рено. На других страницах газеты были размещены еще один снимок советских артистов (Нуреева, Колпаковой, Моисеевой и Сергеева), интервью под названием «Вариации танцовщиков на тему дружбы» и восторженный отзыв на показанное в день открытия «Лебединое озеро» с Нуреевым и Моисеевой в главных ролях.

Проигнорировав официальное распоряжение, Коркин тем не менее строго-настрого предупредил Рудольфа, чтобы он больше не общался с Кларой. Компромиссное решение в свете нараставшей напряженности «холодной войны»: в следующем месяце Хрущев и Кеннеди должны были встретиться в Вене впервые после апрельских событий в Заливе Свиней.

Не понимая, что Коркин пытался выиграть для него время в Париже, Рудольф, естественно, возмутился его нападками на Клару и цензорским тоном. «Они запретили мне видеться с вами, – сообщил он Кларе и Лакотту. – Но я не собираюсь их слушаться. И в номере сидеть не буду». Но официальное предупреждение встревожило Лакотта: он считал, что Нуреев «играет с огнем». А Рудольфа больше злили, чем пугали попытки начальства ограничить его свободу, хотя до этого он ни словом не обмолвливался с французскими друзьями о своем желании остаться на Западе. Напротив, он постоянно их упрашивал навестить его в Ленинграде и требовал пообещать, что они скоро приедут.

Возможно, кому-то покажется, будто Нуреев злоупотреблял своим «звездным» положением, пренебрегая увещеваниями. Но на самом деле он просто продолжал делать то, что делал всегда: следовал своим личным стандартам поведения, независимо от обстоятельств. Танцуя в «Баядерке», он поскользнулся в самом начале своей вариации и тут же ушел со сцены, вынудив дирижера оборвать музыку на полуноте, танцовщиков – замереть на полушаге, а своих коллег и публику – оцепенеть в недоумении. Чуть ранее, на репетиции, Рудольфа упрекнул и Лакотт. За то, что тот сбросил балетные туфли и погрозил ими дирижеру: «Он рассердился из-за того, что дирижер задал неверный темп. Через несколько минут он вернулся и кивнул дирижеру, как бы говоря: “Теперь можете продолжать”. А я подумал, вспоминал Лакотт, что, не танцуй он так хорошо, все могло бы закончиться плачевно». А Рудольф потом, торжествуя, заявил Лакотту: «Ты говоришь, что мне не следовало так разговаривать с дирижером, но согласись – ему пришлось остановиться. Ему пришлось меня послушать. Я делаю, что хочу»[125].

И он продолжал делать что заблагорассудится. Не только в танце, но и вне сцены. Он отправился с Кларой к ее матери на Ке-д’Орсе и поужинал с ними на кухне, хотя ему строго запрещалось гостить в частных домах. Он осматривал в свободное время Лувр вместе с Майклом Уишартом – английским художником с богемным прошлым, встречавшимся с любовниками обоего пола, дружившим с Жаном Кокто и художником Фрэнсисом Бэконом и страдавшим пристрастием к алкоголю и опиуму, что могло вселить ужас в сердце любого аппаратчика. Уишарт сам захотел познакомиться с Рудольфом и, оставив ему за кулисами записку, однажды с радостью встретил его у служебного входа. За ними тенью следовали агенты, но Рудольф не выглядел обеспокоенным. «Не волнуйтесь, – говорил он Уишарту, – я смогу все уладить». Уишарт повидал на своем веку много обладателей уникальных талантов, но танец Рудольфа в «Баядерке» настолько его впечатлил, что он сразу же отправил своей приятельнице, Колетт Кларк, письмо, в котором настоятельно рекомендовал ей не пропустить выступление Нуреева в Лондоне. Колетт, дочь английского историка искусства Кеннета Кларка, была близкой подругой Марго Фонтейн.

6 июня из Москвы поступило повторное распоряжение выслать Нуреева на родину. Сознавая его важность для успеха гастролей, Сергеев и Коркин проинформировали советское посольство, что поведение Нуреева заметно улучшилось. Продолжать гастроли без него невозможно, предупредил Сергеев посла, тоже купавшегося в лучах дебютного успеха Кировской труппы в Париже. Поверив им на слово, посол 8 июня уведомил Москву, что необходимость в отзыве Нуреева отпала.