Нусантара

Сукарно изысканно вежлив, как и подобает яванцу. Ко мне он обращается только в третьем лице: «Как считает доктор М.? Куда доктор М. собирается поехать?» Гораздо хуже, что когда он чего-нибудь не понимает, то считает, видимо, невежливым в этом признаться и неизменно говорит: «Yes, sir». Всегда аккуратно выполняя все мои поручения, он в первые дни упорно не внимал моим просьбам разбудить меня тогда-то или тогда-то.

Просыпаюсь с опозданием, Сукарно давно уже на ногах…

— Что же вы меня не разбудили?

— Доктор М. так хорошо спал…

У яванцев, правда, есть поверье, что спящего человека будить нельзя. Его душа, летающая в виде бабочки, может не успеть вернуться в тело. Но, как я вскоре убедился, Сукарно вовсе не суеверен, а просто очень, иногда даже во вред делу, деликатен.

Помогать мне он прибыл всего на несколько дней. Однако через неделю попросил у декана разрешения остаться с нами до тех пор, пока мы будем работать на Центральной Яве, потом отправился с нами и на восток острова, а затем остался в экспедиции до самого ее конца.

Вскоре геологи пригласили меня поехать на два дня в карстовый район Тысячи гор с выездом к океану, в единственно, м месте, где это возможно.

Через три дня съезжаемся в Джокьякарте. Место, куда мы едем, называется Кракал. Николай где-то раздобыл рекламный проспект, в котором броско написано: «Вы не имеете права умереть, не посетив Кракал!» Вот уж не представлял себе, что мы едем в модное туристское место. Впрочем, судя по фотографиям, оно мало похоже на фешенебельную обитель туристов. Пустынные скалы и каменистые островки. Никаких построек, кроме двух соломенных навесов…

Наши индонезийские спутники сказали, что шевроле не пройдет по трудной дороге в Кракал, и предложили обменять его на время поездки (вместе с Ото) на университетский вездеход. До городка Воносари дорога была вполне приличной, но затем на карстовом плоскогорье резко ухудшилась.

Вместо спокойного и плавного рельефа Центральной Явы, ставшего для нас уже привычным, здесь повсюду громоздились известняковые скалы самых причудливых очертаний. Местами в них зияли отверстия пещер со сталактитами у входа, сильно деформированными. Между скалами попадались клочки краснозема. Он здесь имеет особенно яркий, насыщенный красный оттенок.

Давно уже исчезли рисовые поля, их сменили посадки кассавы — стройные «штамбовые» кусты с кроной изрезанных листьев, несколько схожих с листьями дынного дерева. Дорога стала извилистой и очень крутой. Наша жизнь сейчас зависит не столько от мастерства шоферов, сколько от надежности тормозов.

Машины появляются здесь очень редко. Ребятишки устраивают лам восторженные овации, а взрослые уступают дорогу с преувеличенным рвением. Лица крестьянок, как и в других глухих местах, особенно красивы. В плавных движениях и пластичных позах женщин необыкновенно отчетливо проступают полинезийские черты.

Хотя грунтовая дорога присыпана щебнем и вообще видно, что ее поддерживают и о ней заботятся, все же нам иногда приходится останавливаться и скатывать с дороги упавшие на нее сверху крупные валуны. И без того медленному движению машины все время мешают зебу и козы. Один козленок-самоубийца прыгнул с высокой скалы прямо под колеса. Шофер еле успел от него увернуться.

Но вот осталась позади последняя деревня, а через несколько километров мы выехали на пустынный берег моря. Между высоченными скалами укрылась небольшая бухточка, берег которой сложен коралловым песком. На безлюдном берегу уже знакомые по фотографии соломенные навесы. Мы угодили сюда как раз в самую полную воду. Волны плещутся у верхней отметки прилива.

Ничего не поделаешь, придется ждать отлива. Пока же можно заняться сбором мертвых раковин и остатков других организмов в полосе штормовых выбросов. Засучив рукава, мы с Сукарно принимаемся за дело.