Нушич

«30 сент. 1915 г.

Дорогой Ага, не горюй. Я пал в бою за родину и осуществление тех наших великих идеалов, которые все мы так дружно проповедовали в 1908 году.

Я не говорю, что мне не жаль погибать, мне хотелось бы принести будущей Сербии как можно больше пользы, но… такова судьба.

Дедушка, мама и ты, простите меня. Гиту и Миму поздравь.

Твой сын Бан»[23].

* * *

Я стою на лестнице дома Нушичей в Скопле, и мне слышится голос старой Гиты Предич-Нушич…

— Мы с мужем доехали только до Ниша. Немцы пошли в наступление, и нам пришлось вернуться в Скопле. У меня сохранился паспорт, в котором стоит русская виза. Я нашла отца в театре, в его кабинете. Он не сказал мне ни слова. Только посмотрел в глаза и протянул телеграмму. Я была одна. У мужа не хватило духа пойти со мной. Я так и не прочла телеграммы. Она выпала у меня из рук. По одному виду отца я почувствовала, поняла все. Впервые я видела его в таком горе. Мы молчали и в ту минуту были, как никогда, наверно, близки друг другу. Когда мы поднялись в квартиру, он захотел лечь и потребовал, чтобы к нему никого не пускали. Вспомнил еще про старого дедушку Нушу и велел послать за ним в кафану. Несмотря на свои девяносто четыре года, дедушка регулярно ходил туда в полдень, чтобы выпить кружку пива. Отец напомнил мне, чтобы старику ничего не говорили, пока он не дойдет до дому. И еще попросил, чтобы кто-нибудь встретил мать, которая должна была приехать из Приштины. Перед приездом матери отец встал с постели. Он хотел сказать ей правду, не обманывая… «Не хочу колоть ее ножом, мучить; воткну нож сразу, глубоко». Это было страшно. На дом, в котором всегда смеялись, шутили, шумели, опустилась вдруг тоска и тишина. Человек, который всех встречал шуткой и улыбкой, совершенно изменился — он задыхался от слез. А я думала, что мой отец не умеет плакать! Боль была так велика, что он надолго потерял веру в себя. Думал, что никогда уже не вернется к какой бы то ни было работе, не говоря уже о комедии…

* * *

После трех дней затворничества Нушич все-таки нашел в себе силы встать и действовать, помогать другим, вести их за собой.

Он знал известный случай, который произошел с престарелым королем Петром I, устранившимся от власти. После одного из боев конца 1914 года, когда австрийцы были отброшены, король встретил другого старика, изможденного крестьянина, в глазах которого застыло горе.

— Чем я могу помочь тебе? — спросил король.

— Боюсь, что ничем, дядюшка Пера, — ответил крестьянин королю, обратившись к нему так, как звали его в народе.

— Скажи мне, что у тебя на душе, что в твоем сердце, — настаивал король. — Мне кажется, ты кого-то ищешь…

— Я ищу тело своего шестого, и последнего, сына. Говорят, он погиб в бою два дня назад.

— Шестого, и последнего? — переспросил король.

Крестьянин кивнул.

— Четверо моих сыновей погибли в Балканских войнах. Пятый убит в начале этой. Теперь шестой, и последний…

Король стал утешать крестьянина, говорить что-то об исторической необходимости. И тогда крестьянин перебил короля:

— Я никого не обвиняю. Такова уж судьба нашего народа. И, конечно, не виню тебя, дядюшка Пера. Если уж кого и винить, так это наших предков, которые пришли сюда сотни лет тому назад… Почему они выбрали Балканы? Весь мир хочет захватить их. Все народы топчут их, проходя куда-нибудь войной. В том и была наша ошибка. Наши предки не должны были покидать России…

Крестьянин, наверное, слышал о том, как в середине первого тысячелетия на Балканы вторглись славянские племена, жившие до этого где-то между Днестром и Одером… «в России», по его представлениям. Народная память хранила все беды, выпавшие на долю малых славянских народов, и наивно связывала их с тем, что эти народы оторвались от матери-родины и бьются с врагами в одиночку.

Как и крестьянин, Нушич не был склонен обвинять кого бы то ни было в своей беде. Он сам мечтал об объединении славянских земель, сам воспитывал сына неукротимым бойцом. И будь Ага моложе, сам взял бы в руки винтовку…

Немецкие войска рвались на юг. Ходили слухи, что в Салониках высадились союзнические войска. На каждой железнодорожной станции висели плакаты: «Да здравствуют наши союзники!» Жители Скопле часто приходили на вокзал. Они ждали эшелонов с союзниками, пока не пришел приказ отступать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЧЕРЕЗ ГОРЫ