Нутро любого человека

В 6.00 заглянул в студию Ната Тейта, чтобы забрать мой «Натюрморт № 5». Нат был уже совершенно пьян и все повторял, что Джанет ничего не должна узнать об этой продаже. Я уверил его, что не узнает. Он протянул мне чашу, наполненную таблетками «бензедрина» – как если бы это были орешки, – я отказался. Тогда он сам проглотил парочку и запил здоровенным глотком «Джека Дэниелса». Мы прошли в студию, и я час или около того наблюдал, как он работает. Нат пишет триптих, последняя панель, уже загрунтованная, стояла, ожидая его, на подрамнике. Мы слушали музыку (по-моему, Скрябина) и бессвязно болтали о предстоящей ему поездке во Францию и Италию – где стоит побывать, что увидеть. Подумать только, человек – художник – его лет ни разу в жизни не покидал США.

Нат, вроде бы, довольствовался выпивкой и разговором, пока не достиг определенного плато опьянения и не погрузился в ожидание, когда выпитое создаст нужный ему миг. Внезапно он сбросил чехлы с двух других, уже завершенных панелей триптиха. Первая – нагая натура, ортодоксальная одалиска, скорее в желтых, чем в плотских тонах; вторая панель содержала ее же версию, но более стилизованную, аляповатую – превосходная имитация де Кунинга. Нат постоял, глядя на них, прихлебывая виски, а затем, отставив бутылку, буквально накинулся на холст с широкой кистью и тюбиками желтого кадмия, накладывая краску большими мазками. Выглядел он, на мой взгляд, почти как помешанный. Спустя час я ушел со своим натюрмортом, а Нат все еще бился с холстом, стирая сделанное тряпкой, переделывая сызнова, на этот раз в черном и зеленом тонах.[183]

Он не лишен таланта, Нат, но, по-моему, чрезмерно терзает себя. Так и хочется сказать ему: расслабься, чуть больше наслаждения жизнью, творчество вовсе не должно быть столь апокалиптичным – взгляни на Матисса, взгляни на Брака. Чтобы быть хорошим художником, «Sturm und Drang»[184] вовсе не обязательны. Впрочем, в Нью-Йорке этих дней и этого века такой совет вряд ли будет услышан. «Джек Дэниелс» наградил меня жаждой, и по дороге я заглянул в парочку баров. А придя домой, выпил еще виски. Я понимаю, что снова один и пью слишком много. Я несчастлив: это не естественное для меня состояние – мне нужен брак, нужно жить с кем-то. Хотя, должен сказать, что пил столько же и когда жил с Аланной и девочками.

  Пятница, 5 июня

Сказал Берну, что чувствую себя подавленно, и он прописал мне кое-какие успокоительные и «секонал» в качестве снотворного. Посоветовал не смешивать их с чрезмерными количествами спиртного. Определите понятие «чрезмерные», доктор Берн. Я могу позволить себе пару «мартини», немного вина – на этом, примерно, уровне. Пиво можно пить в любых количествах.

Берн расспросил меня о моих эротических фантазиях и объявил их довольно банальными. Полагаю, ему они и должны казаться такими – чего он только в этом городе не наслушался. Впрочем, за одну из упомянутых мной он ухватился: за всегда соблазнявшую меня идею лечь в постель с двумя женщинами сразу. А вы бы попробовали, предложил он. Его теория сводится к тому, что эта фантазия навеяна моей супружеской, семейной жизнью. Теперь, когда я одинок, исполнение ее станет формой освобождения, водоразделом, знаком того, что я пребываю в движении, – и позволит мне почувствовать, что время Аланны действительно миновало. Оно, конечно, хорошо, сказал я, но как я это проделаю? У вас есть женщина? – спросил Берн. Я назвал Джанет. Вот и попросите ее привести на следующее свидание подругу. Я сказал, что из этого ничего не выйдет. Берн пожал плечами: что ж, тогда, полагаю, вам придется за это заплатить.

  Суббота, 6 июня

Настроение мое улучшилось. Возможно, Берн прав: я серьезно задумываюсь над его теорией. Так или иначе, сегодня вечером, после десяти, отправляюсь на Таймс-скуэр, брожу по улочкам, тянущимся от нее на запад. Здесь множество проституток и множество озабоченного вида мужчин. Купить наркотики мне предлагают по меньшей мере дюжину раз.