В самолете «Пан-Ам», возвращаюсь в НЙ. Вчера вечером отправился в Санта-Монику, побродил по берегу океана. Пропустил пару стаканчиков в баре на пирсе, глядя, как опускаются сумерки и небо с морем начинают приобретать обличие цветастого поля Ротко. Чувствовал я себя хорошо, слегка загорелый, спокойный, наслаждающийся медленным теплом спиртного, и вдруг начал фантазировать, как перееду сюда – открою «Липинг и сын на Западе»... По мере того, как стареешь, и существование твое становится все более упорядоченным, все большую привлекательность приобретает уютный, умеренный, лишенный хлопот вариант Примерной Жизни. Может, познакомлюсь с милой калифорнийкой – похоже, число красавиц здесь превышает справедливую меру. Однако, поразмыслив, я понял – все это фантазии и ничем иным быть не может: через месяц-другой я просто сойду с ума – как уже сходил в сомерсетском коттедже или на тосканской ферме. Моя натура по сути своей – городская, а хоть Лос-Анджелес и является, вне всяких сомнений, городом, нравы в нем по какой-то причине совершенно не те. Может быть, это климат его внушает ощущение пригорода, провинциальности: городам необходимы погодные крайности, вызывающие в тебе потребность куда-нибудь удрать. Думаю, я мог бы жить в Чикаго, – я несколько раз ездил туда, мне понравилось. Кроме того, в настоящем городе должно присутствовать нечто брутальное, равнодушное – жителям надлежит ощущать себя уязвимыми, – а в Лос-Анджелесе нет и этого, по крайности, если довериться моему недолгому опыту. Я чувствую себя здесь чертовски уютно, словно меня в одеяло укутали. Это не те ощущения, которые насылает истинный город: его природа просачивается под дверь и в окна – ты никогда не чувствуешь себя защищенным от него. Опять-таки, настоящий горожанин или горожанка всегда любопытны – их интересует жизнь, идущая снаружи, на улицах. И это к Лос-Анджелесу не относится: живя в «Бель-Эйр» ты не спрашиваешь себя, что происходит в Пасифик-Пэлисейдс – или я что-то проглядел?
Со сценарием решилось: 10 000 долларов аванса, еще десять после приемки. Уоллас хорошо поработал, что заставило меня задуматься: почему бы не воспользоваться им еще раз? Разговаривая с ним по телефону, я рассказал о моей идее «Октета» и поинтересовался, не может ли он получить аванс в «Спраймонт и Дру»? Он ответил, что издательства «Спраймонт и Дру» больше не существует. Компания эта была продана, и как издательский дом отошла в прошлое. А Родерик? Родерик вынырнул у «Майкла Казина» – но с гораздо меньшим жалованьем. Уоллас предложил мне изложить идею на бумаге, обещал посмотреть, что можно сделать, однако прибавил: «Это будет не просто, Логан. Должен вас предупредить – многое переменилось, а ваше имя давно уже не на слуху». Верно. Верно...
Последние четыре дня здесь провел Лайонел. У него неопрятные длинные волосы, свисающие ниже ушей, и крохотная пегая бородка. Я мог бы столкнуться с ним на улице и не признать в нем своего сына. Он по-прежнему молчалив и робок, со времени его появления в квартире воцарилось настроение застенчивой сдержанности и скрупулезной учтивости: «Посолю после тебя», «Нет, возьми, я настаиваю». Похоже, Лайонел знает в городе довольно многих связанных с музыкальным бизнесом людей. Я спросил его о работе, и он пустился в объяснения, которые я слушал вполуха. Его первая группа, «Зеленые рукава» сменила название на «Выдумщики» и сделала успешную запись – чуть-чуть не дотянули до верхней двадцатки, сказал он. В Америку Лайонела пригласила маленькая независимая компания – посмотреть, не сможет ли он и здесь провести аналогичные преобразования. Его это очень взволновало, говорит он: по его уверениям, человек, работающий в современной музыке, должен жить в Америке, – как и современный художник. Англия наполнена бледными подражаниями звездам американской звукозаписи. Я с заинтересованным видом кивал. Лайонел поставил мне запись главного хита «Выдумщиков» – достаточно приятная мелодия, живой и броский хор. Мне эта музыка ничего не говорит; или скажем так: я получаю от нее такое же удовольствие, какое мог бы получать от духового оркестра.
Несколько раз мы с ним обедали вместе – странной, должно быть парой мы выглядели, проходя по улицам верхнего Ист-Сайда. По его словам, с Лотти все хорошо, впрочем, я чувствую, что видится он с ней нечасто. Две ее дочери от Леггатта – как же их зовут-то? – процветают: одна вот-вот закончит школу, другая работает кем-то вроде секретарши в журнале мод. То есть жизни продолжается.