Нутро любого человека

Бог знает, как далеко это могло бы зайти, но я пришел в себя и мягко разъял наши объятия. Я встал и несдержанность мгновенно сменилась неловкостью и смущением. Мы оба тяжело дышали. Тесс завернулась в шаль, разгладила под нею смявшееся на груди платье. Но на один краткий миг, перед тем, как она отвернулась, я увидел другую Тесс. Она взглянула на меня, я бы сказал, с беспримесной, волнующей чувственностью.

Я извинился. Она извинилась. Я сказал, что оба мы были расстроены и немного забылись. Она согласилась. Я сказал, что мне лучше уйти и натянул теплый, влажный плащ.

– Ты придешь ко мне снова, Логан? – спросила она. – Я к тому, что теперь, когда Питер...

– Я могу время от времени заглядывать к тебе, – осторожно ответил я. – Но только если ты этого хочешь.

– С работы я возвращаюсь после шести, – сказала она, – однако по воскресеньям всегда дома.

– Хорошо, может быть, в воскресенье. Послушай, я сказать не могу, как мне жаль.

– Не думай об этом, – отозвалась она. – Это касается только нас двоих. И никому другому об этом знать не обязательно.

– Ладно, значит, я приеду в следующее воскресенье, – сказал я голосом, почему-то вдруг ставшим сухим и хриплым.

В колледж я возвращался, предаваясь похотливым мечтаниям.

Разумеется, сейчас, когда я это пишу, меня одолевают сомнения – и стыд. Откуда мне, собственно знать, что такое взгляд, полный беспримесной чувственности? И чем я занимаюсь, погружаясь в пылкие, лихорадочные мечты о молодой женщине, которую любит Питер, самый старый из моих друзей? Почем знать, быть может, то, что я счел заманчивым обещанием, было не более чем  сочувствием и участливостью.

  Вторник, 2 февраля

Ле-Мейн очень зло отозвался о моем последнем эссе, посвященном Питту-младшему. «Четверка с минусом – тройка, тройка с двумя плюсами, – сказал он. – Совершенно бесцветно. Что значит, он умер от подагры? От подагры не умирают, да и в любом случае, какое это имеет отношение к его карьере? Продолжайте в том же духе, и я гарантирую вам звание бакалавра с отличием третьей степени. Что с вами творится?».

Я промямлил нечто лживое о семейных проблемах. Он понял, что я вру.

– Да, но вы не прилагаете ни малейших усилий, – сказал Ле-Мейн. – Уж это-то я вижу за милю. Вы можете заблуждаться, можете упорствовать в заблуждениях, это пожалуйста. Однако терпеть человека, который даже и не старается чего-то добиться, я отказываюсь.

Я принес обычные сконфуженные обеты. Он и пугает, и раздражает меня, наш Ле-Мейн: я замечаю, что одновременно хочу и порадовать его, и сказать, что мне наплевать на его одобрение. Это и есть определение хорошего учителя? Очень похоже на Х-Д.

Пил в Бейллиоле чай с Питером, изложил ему отредактированную версию моего посещения Тесс. По словам Питера, отец думает, что он попал в лапы шулеров или спился с круга: отец и на секунду не заподозрил, что в жизни сына есть какая-то другая сторона. И все же, ему придется быть очень, очень осторожным. Я вызвался поддерживать связь между ним и Тесс. Наш разговор прервал студент по имени Пауэлл[34], как выяснилось, тоже историк, я его где-то видел. Его тьютор – Кеннет Белл. Питер, похоже, очень близок с бейллиолскими итонцами – их тут едва ли не десятки. Я начал жаловаться на Ле-Мейна, на отупляющую скуку курса по истории, и Пауэлл предложил мне перебраться на английскую литературу. Он сказал, что у него есть друг на этом курсе, так тот превозносит до небес молодого эксетерского преподавателя по имени Когхилл[35]. «Всего-то через дорогу перейти», – сказал он. Пригласил меня выпить с ним: его друг все мне расскажет.

Неплохая идея, этот возможный переход. Очень хочется расплеваться с историей, хотя я, надо полагать, потеряю стипендию. Может, еще не слишком поздно?

  Среда, 3 февраля

Почтовая карточка от Тесс: «Дорогой Логан, пожалуйста, постарайся приехать в воскресенье до ленча. После полудня я буду занята. Искренне твоя, Тесс». Она не хочет, чтобы я появился, когда свет начнет уже меркнуть. Уж такие-то сигналы я понимаю. Вот тебе и «беспримесная чувственность» ее взгляда.

Выпивал с Пауэллом и его другом Генри Йорком в их обители на Кинг-Эдуард-стрит. Пауэлл любезен; Йорку присуща несколько вялая сдержанность, у итонцев нередкая. Так и не знаю, является ли она результатом хронической застенчивости или величавой самоуверенности. Йорк сказал, что пишет роман – «Как и все в Оксфорде»,  – заметил я и получил от него в награду свирепый взгляд. Он считает, что Когхилл великолепен. Думаю, прежде, чем знакомиться с Когхиллом, мне следует переговорить с Ле-Мейном.

  Четверг, 4 февраля

День в Бодлианской библиотеке, писал для Ле-Мейна эссе о Генрихе VIII, – хочу получить «отлично». Нужно, чтобы он понял, – я перехожу на курс английской литературы не потому, что не справляюсь с историей. В «Королевской голове» столкнулся с Диком – старая дружба восстановлена. У него ступня в гипсе, передвигается с палочкой. Говорит, что сломал два пальца. На вопрос – как, ответил «рыбу ловил».

  Воскресенье, 7 февраля