25 ноября 1998 года палата лордов Великобритании пришла к заключению, что «международное право ясно указывает на то, что определенные виды поведения… не являются приемлемым поведением ни для кого»91
. Однако этот принцип не обязывает в безусловном порядке палату лордов возлагать на испанского судью право осуществлять правосудие в третьей стране. Она могла бы признать, что Чили или международный трибунал, специально созданный для рассмотрения совершенных в Чили преступлений, по типу судов, созданных для рассмотрения преступлений в Югославии и Руанде, были бы надлежащей формой юрисдикции. Беспрецедентное и всеохватное толкование международного права по заявлению одной стороны по делу ПиночетаВероятно, самым важным вопросом является взаимоотношение универсальной юрисдикции с процедурами национального примирения, установленными новыми демократическими правительствами для решения вопросов сомнительного прошлого своих стран. Можно подумать, что испанский мировой судья был настолько тронут нелепостью запроса Испании, которая сама претерпела нарушения законности во время испанской Гражданской войны и периода правления Франко, чтобы судить в испанском суде инкриминируемые преступления против человечности, имевшие место в других частях мира.
Решение постфранкистской Испании избежать массовых уголовных процессов по нарушениям прав человека за недавнее прошлое преследовало со всей очевидностью цель поддержания процесса национального примирения, который, несомненно, значительно помог продвижению нынешней активности испанской демократии. Почему же у попытки Чили достичь национального согласия исключается такая же возможность? Должна ли какая-то группа извне, недовольная примирительными процедурами, скажем в Южной Африке, спокойно оспаривать их в своих национальных судах или судах третьих стран?
Важным представляется принцип, суть которого состоит в том, что те, кто совершил военные преступления или систематически нарушает права человека, должны быть привлечены к ответственности. Но укрепление правопорядка, внутреннего мира и представительного правительства в стране, предпринимающей усилия в поиске компромисса с жестоким прошлым, тоже правомочно. Естественное стремление наказать должно соотноситься, как это делается в любой конституционной демократической политической структуре, с системой «сдержек и противовесов», включающей другие элементы, столь же важные для выживания и расширения демократии.
Еще одним серьезным вопросом является тема использования процедуры экстрадиции в отношении обычных уголовников. Если дело Пиночета станет прецедентом, судьи повсюду будут иметь право выдвигать просьбы об экстрадиции без предупреждения обвиняемого и независимо от политики, которую может проводить страна обвиняемого в отношении предъявленных обвинений. Страна, из которой запрашивается экстрадиция, встает перед кажущимся техническим правовым решением, которое фактически равнозначно осуществлению политической свободы действий – либо принимать исковое требование, либо нет. Обвиняемому не разрешается опротестовать существо дела. И он должен уповать на применение процедурных вопросов. Скажем, имеется-де какая-то техническая неувязка в запросе об экстрадиции, или правовая система запрашивающей страны не способна обеспечить беспристрастное слушание дела, или преступление, из-за которого запрашивается экстрадиция, не рассматривается как преступление в стране, из которой эта выдача испрашивается. Тем самым отметается большая часть существа обвинения. В то же самое время, пока эти иски рассматриваются, обвиняемый остается под тем или иным видом ареста, вполне возможно, в течение ряда лет. Такие процедуры дают возможность для политического преследования задолго до того, как обвиняемый будет в состоянии представить свои возражения по иску. Было бы просто смешно, если бы доктрина, предназначенная для преодоления границ на пути политического процесса, превратилась бы в средство преследования политических противников, а не стала бы универсальным правосудием.