Нужно поощрять искусство

   Бывают странныя пробуждения: проснется человек и сразу почувствует, что он совсем другой, и что прошлое отделено неизгладимой чертой. Так бывает, когда ложишься здоровым, а проснешься больным -- там где-то назади легла эта роковая черта, которая в будущем грозит вам каким-то страшным призраком. В собственном теле вы чувствуете что-то постороннее, лишнее, что заставляет вашу мысль работать совсем иначе, чем она работала вчера, когда вы так беззаботно уснули. Душу охватывает какой то животный ужас, и ум, этот всегдашний наш покорный слуга, отказывается работать, уступая место надвигающейся грозе.   Именно так проснулся доктор Куваев в четверг на масленице. Было уже двенадцать часов. В окна спальни глядел серенький зимний день,-- снег покрыл все за ночь ковром, и небо заволокли кучившияся, хмурыя облака. Где-то, точно под землей, пролаяла собака. Прежде всего Куваев почувствовал тяжесть в голове и неприятную усталость во всем теле. Да, он вчера порядком встряхнулся...   "Подлец!..-- со страхом подумал он, припоминая подробности вчерашней пирушки.-- Да, подлец..."   Эта мысль заставила его сесть на кровати и протереть слипавшиеся глаза, точно он желал убедиться, что не спит. Нет, он пооснулся, значит, все это правда, что было вчера...   -- Да, подлец...-- уже вслух проговорил Куваев.   Он быстро оделся, умылся два раза, понюхал какого-то спирта и вышел в столовую, где кипел прикрытый крышкой самовар. На скрип двери послышались тяжелые шаги Егора.   -- Меня никто не спрашивал?..-- задал он первый вопрос.   -- Никак нет-с, ваше благородие.   Куваевым овладела глупая и малодушная мысль: вот-вот налетит Дарья Семеновна и устроит ему самую скандальную сцену... Прислуга будет выглядывать из дверей, может подвернуться кто-нибудь из пациентов. Как однако все это могло случиться?.. Да, он был пьян, как скотина, и вообразил себе, что Варенька такая же, как те женщины, с которыми ему приходилось встречаться раньше. В таком случае, затем она отдавалась ему?.. Ужели она любит его?.. Прихлебывая чай из стакана, Куваев возстановлял картину вчерашняго безобразия во всех ея подроблостях. Ах, как все это было дико и гнусно, а он, доктор Куваев, поступил, как загулявший купеческий саврас. Нет, хуже... Как порядочный человек, он первый должен был предостеречь неосторожную девушку от подобной компании и просто-напросто увезти домой, прочитав приличную нотацию, а вместо этого он своими руками столкнул ее в яму, из которой нет выхода. Она увлеклась по своей неопытности и просто глупости, а он этим воспользовался, как распоследний трактирный герой.   Теперь он припоминал, как в шестом часу вышел из "Калифорнии" под руку с Варенькой, как совал деньги на чаек ухмылявшейся прислуге, как проводил девушку до ея квартиры и не решился войти из страха встретиться с Дарьей Семеновной. Что у них там было?.. А Варенька так крепко пожала ему руку и еще раз поцеловала его на прощанье... По странной ассоциации идей, ему припомнилась фотография старушки-матери, стоявшая у него на столе и смотревшая на него такими хорошими, добрыми глазами. Что она сказала бы, если бы могла знать прошлую ночь?.. Куваеву вдруг сделалось страшно и стыдно: неужели это был он, доктор Куваев, получивший высшее образование? У Вареньки не было даже брата, который размозжил бы ему голову пулей, как делают с негодяями и мерзавцами. Вчера он, Куваев, побоялся войти в квартиру Орловой, а сегодня боится, что вот-вот заявится Дарья Семеновна требовать удовлетворения за свой позор.   Что-нибудь нужно было делать, а прежде всего, конечно, необходимо увидеть Вареньку: что она?.. В душе Куваева затеплилось какое-то еще не испытанное им, хорошее чувство к этой глупенькой девушке, когда ои припоминал ея лицо и голос... Как хорошо она вчера пела!..   -- Э, будь, что будет!-- решил Куваев и отправился прямо в Театральную улицу.   Подезжая к знакомому двухэтажному дому, доктор переживал неприятное и тяжелое чувство, как человек, виноватый кругом, для котораго даже не может быть оправдания. Он боялся какой-нибудь резкой выходки со стороны Мак-Магона и вперед испытывал лихорадочное состояние.   В передней он остановился, чтобы перевести дух. Из комнаты Дарьи Семеновны доносился страшный гвалт, хотя с перваго раза он голосов и не мог разобрать. "Ну, началось!" -- подумал он, осторожно постучавшись в дверь, чего раньше не делал. Но его не слышали, и голоса продолжали спорить, с прежним азартом.   -- Я вам говорю, Дарья Семеновна!..   -- А я вам говорю, Лидия Васильевна!..   Куваев постучался еще раз, и в комнате вдруг все затихло.   -- Это вы, доктор?-- послышался голос Дарьи Семеновны, и, что поразило Куваева, в нем слышались ласковыя поты.   Это его ошеломило, потому что он не допускал даже мысли, что театральная мамаша могла остаться в счастливом неведении относительно вчерашняго исчезновения Вареньки.   -- Войдите...-- послышался голос Вареньки, и она сама показалась на пороге в своем домашнем ситцевом платье.   "Бедная Лили" и Мак-Магон с красными лицами и опухшими глазами сидели в ночных кофтах за кофе и сочли своим долгом сконфузиться, когда Куваев поздоровался с ними. Дарья Семеновна, в качестве хозяйки, нырнула за ширму и уже из-за этой засады обявила:   --А мы тут чуть не разодрались с Лили... Представьте себе, она уверяет, что, когда мы играли в Ташкенте, будто бы у ней глаза были голубые.   -- А если, действительно, были голубые?-- спросила m-me Понсон.-- Теперь темные, а тогда были голубые. Я знаю одну даму, у которой глаза три раза меняли цвет. Ведь это бывает, доктор?   -- У маленьких детей иногда случается...-- решил Куваев спор, не решаясь взглянуть на Вареньку.   -- Там климат особенный,-- не унималась m-me Понсон,-- континентальный климат, а это что-нибудь значит...   Куваеву сделалось даже смешно за то трагическое настроение, с каким он явился сюда: получалась настоящая буффонада. Варенька держала себя, как всегда, и только на лице оставалась легкая тень от безсонной ночи, но Куваеву оно, это лицо, сегодня так нравилось, и он несколько раз взглядывал на него с особенной нежностью. Варенька опускала глаза и чуть заметно краснела. Когда Лили ушла к себе, а за ней вывернулась из комнаты и Мак-Магон, девушка бросилась Куваеву на шею и ласково припала головой к его плечу.   -- Я ужасно спать хочу...-- шептала она.-- А мама-то хороша, она после меня явилась, и обе с Лили пьяныя!.. Я слышала, как оне пришли, и притворилась, что сплю... Это было так смешно.   Куваев порывисто целовал эту красивую голову, охваченный опять приливом нежности, и не помнил сам, что он говорил. Вероятно, большия глуиссти, потому что Варенька расхохоталась и сказана:   -- Какия сентиментальности...   -- Я считал тебя совсем другой девушкой...-- бормотал Куваев, напрасно стараясь подбирать слова,-- И если бы я знал, то вчерашняго не могло бы быть.   -- Вот это мило: за кого же ты вчера меня принимал?..   -- За девушку "с прошлым", как Заяц...   -- Благодарю... Теперь будете разыгрывать кающагося порядочнаго человека? Оставьте, пожалуйста, эти глупости: я задыхаюсь от скуки в этой крысиной норе.   Варенька сама назначила свидание: завтра в том же номере "Калифорнии" после спектакля, а мать она постарается устроить".   Удивленный этим хладнокровием и реализмом, Куваев хотел что то сказать, но вернулась Мак-Магон, и разговор перешел к вчерашнему триумфу Вареньки. О, она далеко пойдет, и Дарья Семеновна уже переговорила с рецензентом. Конечно, газетная критика не делает еще артиста и рецензенты мошенники, но, при заключении сезонных контрактов, они имеют некоторое значение.   -- Представьте, этот рецензент уже заезжал сегодня с визитом,-- обясняла Мак-Магон с приличной гордостью театральной мамаши,-- но, к сожалению, я его никак не могла принять...   -- Хочешь зельтерской воды, Мак-Магон?-- фамильярно причала "бедная Лили" из сисей комнаты.-- Как рукою снимет вчерашнее похмелье...   -- У Лили, вечныя шутки!-- снисходительно ответила Дарья Семеновна, пожимая своими жирными плечами.-- Это у ней осталась ташкентская привычка немножко бравировать, как делают полковыя дамы...   Куваев постарался поскорее проститься -- его душила эта ужасная обстановка.   "Вот так Варенька...-- думал он, надевая шубу в передней.-- это что-то такое... да... совсем особенное... И хоть бы одна слезливая бабья нотка!.."   Трагическое настроение сменилось легким и веселым. Доктор даже просвистал какую-то арию от удовольствия, и его безпокоила только мысль об этом проклятом рецензенте, который познакомится с Варенькой и может заменить его по части cabinet particulier. В нем вспыхнуло ревнивое чувство.   Время до следующаго дня прошло, как во сне. Куваев сездил на практику, завернул на минутку в театр, чтобы лишний раз пожать руку Вареньке, отлично выспался и на другой день встал свежим и довольным, в том ровном настроепии, когда мысли идут в голове так легко и свободно. Вечером он опять был в театре и старался на встречаться с Хомутовым, который, в свою очередь, не обращал на него никакого внимания. Он втягивался в эту атмосферу лжи и кругового обмана. После спектакля Варенька шепнула ему:   -- Я сказала маме, что еду к Зайцу на блины и что будут все свои. Соври ей что-нибудь и скажи, что проводишь меня домой...   Куваев соврал с легким сердцем. Мак-Магон не выразила даже тени сомнения: ей было самой до себя. Она тоже ехала с Астраханцевым в "Калифорнию" доканчивать свой собственный фестиваль.   С каким удовольствием он ехал из театра, обнимая прижимавшуюся к нему всем телом Вареньку. Мелькали опять освещенныя окна домов, летели навстречу пьяныя тройки -- масленица была в полном разтаре. При входе в "Калифорнию" Варенька опять спрятала свое лицо в воротник ротонды,-- оставались одни улыбавшиеся глаза; та же ухмылявшаяся прислуга, те же две комнаты и тот же опьянявший угар в голове.   -- Мы сегодня совсем одни!...-- повторяла девушка с восхищением ребенка, в первый раз убежавшаго от надоевшей няньки.   -- Да, одни...-- повторял Куваев, отуманенный налетевшим, как вихрь, счастьем.   -- Вот что, мой милый, нам нужно обясниться...-- говорила она, позволяя снимать с себя ротонду и калоши.   -- Я слушаю...   Они сидели в той же комнате, где были и третьяго дня. Прислуга подавала ужин в первую комнату и таким образом не видела прятавшихся здесь дам -- это было придумано, конечно, Хомутовым.   -- Дело в том, что замуж я за тебя не пойду,-- продолжала Варенька, разбирая черные волосы Куваева своими тонкими пальцами.-- Да, не пойду... Если бы даже и мать все узнала, и тогда этого не будет. Хотя ты мне еще ничего не предлагаешь, но я считаю необходимым предупредить...   -- Позволь...   -- Нет, дай кончить. Для театральной мамаши прямой убыток выдать дочь замуж. Да и какая это партия: жена доктора Куваева, мать жены доктора Куваева... ха-ха!.. Это совсем не то, что мать примадонны Стасевич-Любарской... Ты этого не знал?.. Ну, так следует знать, и лучше знать поздно, чем никогда.   Она опять смеялась, обнимая Куваева за шею, и он забывал все, что хотел ей сказать.     Буду слушать те детския речи,   Без которых мне жизнь не мила...--     пела Варенька, откинув голову назад, счастливая собственным безумием. За ужином она болтала, как вылетевшая из клетки птица. Ах, как ей опротивел этот театр проклятый и шатанье по сезонам. Мать все врет, что ее приглашали в Ростов-на-Дону. Не стало там своих актрис... Оне ужасно бедствовали, и мать ехала в Бужоём с надеждой вырвать наследство. Как она злилась на Хомутова, как потом ругалась с "бедной Лили" из-за квартиры... Это ужасная жизнь -- не знать сегодня, что будет завтра, а так живут все актеры. Особенно несчастны семейные люди... Лучше жить в горничных, чем трепаться из города в город на вторых ролях.   -- Послушай, а этот ребенок...-- серьезным тоном спрашивала Варенька и остановилась, не решившись докончить вопроса.   -- Ты думаешь, что он мой сын?   -- Все говорят об этом...   -- Можешь быть скокойна!.. Даю тебе честное слово...   -- Верю... Я не слыхала, как сестра пела, а о ней здесь все говорят,-- с завистью проговорила девушка, поправляя сбившиеся волосы.     Ночи безумныя, ночи безсвязныя...     -- Нет: речи безсвязныя .   -- Да, да... "Речи безсвязныя, взоры усталые"... Знаешь, что я тебе скажу: я тебя немножко люблю, так, чуть-чуть. Ты лучше других, хотя я могу и ошибаться.. Тут все какие-то пьяные купцы да прощелыги-адвокаты, и как я их всех боялась: лезут в уборную, ловят за кулисами... брр!..   И сейчас: "Мамзель, можем принят на содержание со всяким удовольствием..." Тьфу!.. У меня было уже несколько таких желающих купцов, и один даже немного нравился... Мать наверно согласилась бы! О, как я ее ненавижу!.. А ты знаешь, что этот Булатов не родной мне отец, а мой остался там, в Ташкенте... Лили, когда выпьет, все разсказывает про Ташкент.