Нужно поощрять искусство

   Через две недели у Куваева была вся прислуга новая, кроме одной Ефимовны, которая осталась при Маляйке по усиленным стараниям и тонкой политике Паши. Эта маленькая революция обяснялась непременным желанием Дарьи Семеновны быть полезной в доме. Кучер и кухарка оказались ужасными людьми, обкрадывавшими Куваева ровно пять лет. Горничная Устя была страшная грубиянка и не имела даже самых элементарных понятий о своих прямых обязанностях. Куваев делал вид, что это совпадает с его собственными желаниями, и, скрепя сердце, подчинялся. Эти неприятности выкупались удвоенной нежностью Вареньки, которая ухаживала за мужем, как за больным.   -- Мама знает, что делает,-- уговаривала она Куваева.-- Мы сами виноваты, что распустили прислугу... Все будет отлично.   -- Я ничего не говорю.   За обедом Дарья Семеновна садилась в конце стола и с важностью разливала суп, как настоящая матрона. Любимым ея удовольствием было ездить по магазинам, где она приценялась к мебели, смотрела обои, ковры, посуду, а деньги на покупки заставляла выпрашивать у мужа Вареньку. Необходимо поставить дом сразу, а потом уж только присматривать за готовым.   -- Я не о себе хлопочу, а о вас же,-- обясняла она дочери.-- Если уж похоронить себя в провинции, так по крайней мере нужно уметь жить с комфортом, а не кое-как. Это мое правило... Притом мужчины в этих вещах решительно ничего не понимают. Посмотри на себя, ma petite, как ты одеваешься? Сиделка какая-то... Я не сомневаюсь, что ты любишь мужа, но это еще не дает права держать тебя в черном теле.   -- Мама, я всем довольна.   -- Ах, глупости... Разве ты можешь что-нибудь понимать?.. Девчонка девчонкой... Одними поцелуями век не проживешь. Мы жертвуем мужчинам нашей молодостью, красотой, всем, а они высчитывают каждый грош... Ты ездила бы теперь в собственной карете, если бы слушалась матери. Да...   При случае Мак-Магон разобрала по косточкам всех знакомых Куваева и одобрила только одну m-me Курчееву. Да, это порядочная женщина и, можно сказать даже, единственная порядочная женщина в целом Бужоёме. Она понимает смысл жизни и держит мужа в руках, а что говорят о ней злые языки, так это общая судьба всех хороших людей. В порыве усердия Дарья Семеновна первая "нанесла" визит Курчеевым и осталась довольна своим предприятием, потому что визит был немедленно уплачен, и все сошло как по маслу.   -- Это замечательная женщина,-- говорила Дарья Семеновна.-- Вот у кого следует учиться тому, что французы называют savoir vivre... я как она одевается? Не подумаешь, что ей больше лет, чем мне...   -- Мама, ты, кажется, ошибаешься?..   -- Я?.. Никогда... Поверь мне, что это так. Мы еще девушками участвовали с ней в концертах, и я могу знать. У меня голос был выше как раз на две ноты, а после Лены я его потеряла... Притом у меня было столько неприятностей, что не до голоса, а m-me Курчеева всегда берегла себя. Это не лишнее заметить тебе, потому что, конечно, иметь детей приятно, но это слишком дорогое удовольствие для таких оборвышей, как вы с Николаем Григорьичем. Я знаю, что говорю...   С переходом вниз, положение Мадяйки улучшилось, раз потому, что о нем совсем позабыли, а второе, что он перешел во двор. Это последнее было громадным событием в его детской жизни. Раньше его только иногда выпускали погулять под надзором няньки, чистенькаго, вымытаго и одетаго, как куколка. Он чинно гулял по тротуарам с нянькой и прижимался к ней каждый раз, когда попадались другия дети, одетыя кое-как. Теперь Маляйка сразу очутился на той свободе, к которой так упорно стремятся дети. Зимой он скромно возился где-то в снегу на заднем дворе, куда пришел и первый приятель, наблюдавший его некоторое время с крыши своей избушки. Это был сын соседа-сапожника, назвавший себя Ванькой. Он оказался великим искусником по части устройства катушек, беганья в салазках и особенно специалистом в палках и камнях. Маляйка ничего "но умел", а Ванька обладал всеведением.   -- Ты смотри, пострел!-- грозилась старая Ефимовна, когда Ванька начинал "дурить не порядком".-- Я ведь и за волосья ухвачу... У меня разговор короткий.   Ванька очень выразительно показывал старухе язык и бормотал какия-то непонятныя слова, за которыя Ефимовна обещала его даже выдрать. Ванька исчезал на несколько дней, а потом появлялся опять. Ефимовна "отчитывала" его, и все шло по-старому до новой Ванькиной провинности.   Куваев встречал этого пришлеца и ничего не говорил,-- он сам вырос на улице, в среде поповичей и мещанских ребятишек. Маляйке было вредно его одиночество, сказывавшееся его разумностью не по летам, а в обществе других ребят он поглупеет как раз настолько, чтобы избавиться от своей комнатной впечатлительности и ребячьей нервности. Знакомить Маляйку с приличними детьми из богатых домов Куваев желал меньше всего, потому что испытывал органическое чувство отвращения ко всем дрессированным болванам. Пусть Маляйка растет прямо на улице. Это необходимая школа, которая дает и закалку характера и здоровье.   -- Нельзя же мальчика держать в комнате,-- подтверждала Мак-Maгон.-- Это не девочка.   Одним словом, все были довольны, кроме одной Паши, заявившей горячий протест против улицы. Она сначала ворчала и жаловалась в комнате Маляйки, а потом поймала на улице самого Куваева и заявила ему, что Елена Михайловна не позвонила бы Малайке брататься с разными сапожниками и портновскими ребятишками.   -- Что же, он по-твоему аристократ какой?-- удивился Куваев.   -- Листократ не листократ, а Елена Михайловна никогда не позволила бы ему ровняться со всякой чернядью.   -- Ты, Паша, не понимаешь, что говоришь.   -- А вы, Николай Григорьич, напрасно принимаете на свою душу большой грех.   -- Пустяки!   То же самое должна была выслушать Варенька -- Паша была неумолима, когда дело касалось Маляйки. Но в дело вступилась Дарья Семеновна, и Паша должна была ретироваться: она боялась старой актрисы, а теперь успокоилась на том, что во всем виновата именно сама старуха, разстроившая весь дом.   С первым весенним лучом на двор докторской квартиры, как стая воробьев, налетела всевозможная уличная детвора. Детския головы показались даже на крыше, а деревянный чижик полетел прямо в окно той комнаты, где жила Дарья Семеновна. Было донесено доктору об этом важном происшествии, детвора притихла в ожидании грозы, но доктор только засмеялся. Дарья Семеновна тоже взглянула очень снисходительно на разбитое стекло, и детвора зашумела сильнее прежняго.   -- Статочное ли это дело!..-- ворчала неугомонная Паша.-- Одно барское дитё -- белая кость, а другое дело мужичье.   Маляйка очень быстро освоился в новой среде и с первым синяком принес домой неприличное уличное слово, за которое, к его удивлению, ему крепко досталось. Явился свой петушиный задор и непременное желание ниспровергать авторитеты, причем главным страдательным лицом являлась Ефимовна. Сведения Маляйки сразу перешагнули за черту его детской комнаты и дополнились по всем статьям. В комнатах на верху он появлялся только за обедом и завтраком, загорелый, усталый, с таким завидным румянцем. В шесть лет Маляйка был молодцом, так что Куваев имел полное право им любоваться. Однажды за обедом, когда Мак-Магон набила полный рот редиской, Маляйка неожиданно спросил ее:   -- А мой другой папа, который умер, тоже был доктором?   -- Нет, он служил где-то,-- ответил Куваев за подавившуюся Дарью Семеновну.   Маляйка посмотрел на всех своими откровенными детскими глазами и неловко потупился, точно ему сделалось совестно за чужую ложь.   -- А моя другая мама была красивая...-- прибавил он, продолжая какую-то невысказанную мысль.   Дарья Семеновна и Варенька переглянулись: откуда ребенок мог набраться таких глупых вопросов? Конечно, это натолковала ему глупая нянька или Паша... Мак-Магон вообще относилась к Маляйке подозрительно и точно боялась его. Она еще в день приезда строго-настрого заказала Ефимовне, чтобы Маляйка не смел называть ее бабушкой,-- какая она ему бабушка? У ея дочерей, конечно, могут быть дети, но она совсем не желает для этих детей превращаться в старуху. Эта комедия забавляла Куваева, но с своей стороны он даже был рад таким отношениям Макь-Магона. Было бы хуже, если бы в ней вдруг проявились горячия родственныя чувства, а теперь она очень разумно устроилась. Куваев боялся, что Маляйка сделается невольным слушателем разных театральных разговоров и в нем может проснуться "театральная кровь", как говорила Паша, когда сердилась на своего воспитанника. Что угодно -- только не театр. Лучше быть сапожником, простым рабочим, но не актером. Умирающая мать была права тысячу раз.   Разные откровенные вопросы Маляйки вообще шокировали больших, и его не стали показывать гостям, как это проделывалось раньше. Мак-Магон решила, что Маляйка вступил в свой "неблагодарный возраст", и его следует удалить даже от обедов и завтраков, как это делают за границей. А потом отдать куда-нибудь в закрытое заведение или в пансион -- и делу конец. Что же еще можно сделать для него, если родные отцы и матери находят это самой лучшей системой воспитания.   -- Это мы увидим,-- уклончиво соглашался Куваев.   Присутствие Мак-Магона, кроме Маляйки, очень выгодно отразилось и на Вареньке. Она сделалась ровнее и спокойнее. Не было тех минут апатии и скуки, которыя появились в последнее время. Потом исчез г. Сальников, потому что он не понравился Дарье Семеновне, а она владела секретом выживать людей. Вообще, ея пребывание у Куваева ничего страшнаго не представляло, как могло показаться с перваго раза. Она успокоилась на даровом существовании -- ела за двоих, спала после обеда и для развлечения придумывала разныя необыкновенныя болезни. По каким-то расчетам или по присущему женщинам такту, она никогда не говорила о театре, по крайней мере так было в присутствии Куваева.   -- Я ведь у вас не разживусь,-- говорила Дарья Семеновна в накатывавшияся на нее минуты меланхолии.   Куваев про себя смеялся над этой комедией, но иногда к нему в голову заползала предательская мысль: а что если бы Дарья Семеновна взяла да вдруг и умерла?.. Право, это было бы недурно, хотя желать смерти кому-нибудь вообще плохая логика. А с другой стороны Дарья Семеновна сразу поняла в Куваеве мещанскую жилку и по-своему сумела воспользоваться слабым пунктом. Она умела угадать каждое желание своего зятя и предупреждала его во всех мелочах, не теряя собственной самостоятельности. Это была тонкая и ловкая игра, которая понималась без слов. Комнаты были переделаны заново, мебель реставрировала; появились вязаныя салфеточки, коврики, какия-то подкладочки и вообще те мелочи, на которыя так изобретателен женский ум. Прислуга ходила по ниточке, посуда блестела, как сейчас из магазина, Варенька была одета по картинке, а расходы оставались те же, кроме передержек на первое обзаведение.   -- Вы святая женщина, Дарья Семеновна,-- умилялся Щучка, попивая после обеда свой любимый ликер.-- Раньше у них нельзя было, остаться обедать, а теперь даже ликер   -- Да ведь ваша жена святая женщина?-- смеялся Куваев.   -- Что же, две святых женщины не помешают одна другой, хотя один раскаявшийся грешник и приятнее Господу десяти никогда не грешивших праведников.   M-me Курчеева была того же мнения и даже презентовала Дарье Семеновне какую-то подушечку собственной работы. Правда, эту подушечку решительно нельзя было пристроить никуда -- ни на диван, ни под ноги, ни на кровать, но это уж недостаток всех подарков от чистаго сердца.   -- Жаль, что мне не придется здесь остаться надолго,-- говорила Дарья Семеновна своим поклонникам и томно закрывала глаза.-- У всякаго свои обязанности...   Проницательный Щучка, подмигивая, однажды сказал Куваеву:   -- Конечно, Дарья Семеновна прекрасная женщина, но у ней что-то вышло с Хомутовым... Если бы мне навязалась такая теща, я отравил бы ее каким-нибудь растительным ядом.