Нужные вещи

Посреди улицы шли двое мальчишек, перепасовывая друг другу футбольный мяч. Тот, что справа — младший сын Лоувза, — подал второму высокий пас. Тот чуть-чуть не достал до мяча, и мяч покатился по газону Полли. Мальчик бросился за ним, заметил Полли и помахал ей рукой. В ответ Полли тоже подняла руку… и тут же почувствовала, как взметнулась боль: так поднимается угольная пыль от сильного порыва ветра. Так же внезапно боль стихла, и осталось лишь легкое покалывание. Ей казалось, что воздух вокруг напоен электричеством, как перед сильной грозой.

Боль придет в свое время, с этим ничего не поделаешь. А то, что она соврала Алану про Келтона, это… это совсем другое. И вовсе не потому, что правда такая ужасная, такая кричащая, такая кошмарная… и даже не потому, что он не подозревает, что ты солгала. Он все знает. Это видно по глазам. Тогда почему это так трудно, Полли? Почему?

Наверное, частично из-за артрита, частично из-за того, что она становится все более и более зависима от обезболивающих лекарств — сочетание этих двух обстоятельств затемняло рациональные мысли, так что самые ясные и понятные вещи становились чудовищно искаженными. Потом еще надо было учесть, что у Алана есть свое горе… и ту искренность, с которой он ей открылся. Он выложил все — без каких-либо колебаний.

Его чувства в связи с кошмарным несчастным случаем, унесшим жизнь Энни и Тодда, были запутанными и некрасивыми, окруженными неприятным (и пугающим) водоворотом отрицательных эмоций, но он открылся ей не раздумывая. Потому что хотел выяснить о состоянии Энни что-то такое, что ускользнуло от его внимания, но, возможно, было замечено Полли… но еще и потому, что откровенность и честность были частью его природы. Она боялась, как он отнесется к ней, когда узнает, что она не сказала ему всей правды; что ее сердце, как и руки, сковал ранний лед.

Она продолжала мрачно раскачиваться в своем кресле.

Мне придется сказать ему все, рано или поздно, но мне придется сказать ему все. Не могу понять, почему это так тяжело; почему я ему соврала в тот, первый, раз? Ведь я же его не убила, своего сына…

Она вздохнула — почти всхлипнула — и приподнялась в кресле, поискав глазами детей. Мальчики с мячом уже убежали. Она уселась обратно и закрыла глаза.

12

Она была не первой и не последней девушкой, забеременевшей в результате «невинной возни» на свидании; не первой и не последней девушкой, которая ожесточенно ругалась потом со своими родителями и другими родственниками. Они хотели, чтобы она вышла замуж за Пола Шиэна по прозвищу Дюк — парня, который обрюхатил ее. Она отвечала, что не вышла бы за него замуж, даже если бы он остался последним мужчиной на земле. Так и было, да. Но гордость не позволила сказать им, что это Дюк не хотел на ней жениться; его лучший друг рассказал ей, что он уже предпринимает панические действия, чтобы сразу, как только ему исполнится восемнадцать, записаться в морскую пехоту… и до этого осталось меньше полутора месяцев.

— Подожди, я что-то не понял, — сказал Ньютон Чалмерс и тем оборвал последний тоненький мостик между ним и дочерью. — Он достаточно хорош, чтобы ты ему дала, но недостаточно хорош для свадьбы? Так, по-твоему, выходит?

Тогда она попыталась сбежать из дому, но ее поймала мать. Если она не выйдет за парня замуж, заявила Лоррейн Чалмерс своим спокойным, ласково-урезонивающим голосом, который в свое время доводил Полли до бешенства, им придется отправить ее к тете Саре в Миннесоту. Она останется там до рождения ребенка, которого надо будет отдать на усыновление.

— Я знаю, из-за чего вы хотите отправить меня туда, — сказала Полли. — Из-за бабушки Эвелин, да? Вы боитесь, что если она узнает о моей беременности, то вычеркнет вас из завещания? Все дело в деньгах. На меня вам совсем наплевать. Да, вам на меня нас…

За ласково-урезонивающим голосом Лоррейн Чалмерс таился совсем другой темперамент. Она влепила Полли пощечину и тем оборвала последний тоненький мостик между ней и дочерью.

Итак, Полли сбежала. Это было очень-очень давно, в июле 1970-го.

Сначала она ненадолго остановилась в Денвере, где до самого рождения ребенка работала в благотворительной клинике, которую пациенты прозвали Шприцепарком. Она была полностью готова к тому, чтобы оставить ребенка в больнице, но что-то — может быть, то ощущение, когда ты держишь в руках крохотное теплое тельце; сразу же после родов сестра дала ей подержать ребенка, — заставило ее передумать.