Нужные вещи

Она назвала мальчика Келтоном, в честь дедушки по отцовской линии. Решение оставить ребенка слегка ее напугало, потому что Полли привыкла думать о себе как о практичной и здравомыслящей девушке, а все то, что она натворила за последний год, никак не укладывалось в этот образ. Сначала практичная и здравомыслящая девушка беременеет вне брака, в то время как практичные и здравомыслящие девушки такого просто не допускают. Потом практичная и здравомыслящая девушка убегает из дому и рожает ребенка в городе, в котором раньше никогда не бывала и о котором ничего не знает. И в довершение ко всему практичная и здравомыслящая девушка решает оставить ребенка и при этом понятия не имеет, что ей делать и как жить дальше.

По крайней мере никто не смог бы ее упрекнуть, что она оставила ребенка от безразличия или от злости. Ее саму удивила эта любовь — самое простое, сильное и самое непрощающее чувство из всех известных человечеству.

И она двинулась дальше. Нет, они двинулись дальше. Полли сменила множество работ — в основном это была черная работа, — пока не остановилась в Сан-Франциско, куда, по-видимому, и собиралась с самого начала. В начале лета 1971-го Сан-Франциско представлял собой эдакое хипповское Средиземье, холмистый муравейник, кишащий всякими чудаками, рокерами, кришнаитами, хиппи и музыкальными группами с названиями вроде «Китовый виноград» или «Лифты тринадцатого этажа».

Согласно песне Скотта Маккензи про Сан-Франциско, которая была популярна как раз в те годы, лето там должно быть порой любви. Полли Чалмерс, которая даже тогда не имела ничего общего с хиппи, как-то эту пору любви пропустила. В здании, где они жили с Келтоном, было полно всякой шпаны, которая носила на шее символ мира, пацифик, и в дополнение — финку в ботинке. Самыми частыми гостями в этой среде бывали судебные исполнители, репортеры и полицейские. Тогда полицейских не называли в лицо свиньями; полицейские тоже пропустили сезон любви и были по этому поводу очень злыми.

Полли подала заявление на получение пособия, но оказалось, что она недостаточно долго жила в Калифорнии, чтобы иметь на него право. Может быть, сейчас законы изменились, но в 1971 году матерям-одиночкам в Сан-Франциско было так же трудно, как и в любом другом городе. Она подала заявку в Фонд помощи нуждающимся детям и надеялась, что из этого выйдет какой-то толк. Келтон никогда не голодал, но сама она питалась лишь духом святым. Худющая молодая женщина, всегда голодная, всегда напуганная — женщина, в которой, наверное, очень немногие из бывших знакомых признали бы теперь прежнюю Полли Чалмерс. Ее воспоминания о тех трех годах, проведенных на Западном побережье, — воспоминания, хранящиеся на задворках памяти, как старая одежда на чердаке, — были искаженными и перекошенными, как обрывки кошмара.

Не в этом ли основная причина, почему ей не хотелось рассказывать Алану об этих годах? Может, ей просто не хочется ворошить этот ужас? Она не одна пережила все кошмарные последствия своей гордости, упрямого нежелания попросить о помощи, извращенного лицемерия тех лет, провозглашавших триумф свободной любви, одновременно вышвыривая незамужних женщин с детьми за борт нормального общества; с ней был Келтон, который тоже страдал. Келтон был ее талисманом, ее заложником Фортуны, пока она ожесточенно пробиралась сквозь тернии своего дурацкого крестового похода.

Самое ужасное, что ситуация начала медленно исправляться. Весной 1972-го она наконец-то добилась помощи штата, на следующий месяц ей обещали первый чек фонда, и она уже планировала перебраться куда-нибудь в другое место — подальше от этого гадючника.

Звонок застал ее в забегаловке, в которой она работала, и потом в ее снах Норвилл — поваренок, в те дни постоянно пытавшийся залезть ей в трусы, — раз за разом поворачивался к ней, протягивая телефонную трубку: Полли, это полиция. Они хотят с тобой поговорить. Полли, это полиция. Они хотят с тобой поговорить.

Они действительно хотели с ней поговорить, потому что вытащили с задымленного третьего этажа тела молодой женщины и маленького ребенка, обгоревшие до неузнаваемости. Кем был ребенок, они уже знали; если бы Полли не было на работе, они бы узнали и кто девушка.

Через три месяца после гибели Келтона она снова пошла работать. Одиночество довело ее до полусумасшествия, оно было настолько глубоким и полным, что она даже не осознавала, как сильно страдает. В конце концов она написала домой, сообщив отцу и матери только то, что она в Сан-Франциско, родила мальчика и мальчика с ней больше нет. Подробностей она не выдала бы и под пытками. Возвращаться домой она не собиралась — по крайней мере по собственной воле, — но начала понимать, что, если не восстановить хоть каких-то связей с прошлым, что-то важное у нее внутри начнет медленно отмирать, дюйм за дюймом, как могучее дерево начинает засыхать с отдельных веток, если его надолго лишить воды.