— Трах-тибидох и абракадабра, — улыбнулся Гонт.
10
Миртл Китон уже в третий раз за день подошла к двери мужниного кабинета и напряженно прислушалась. Когда она встала с постели — а было только девять утра, — Дэнфорд уже заперся у себя. Сейчас уже час дня, а он все еще там. Когда она спросила, не хочет ли он пообедать, он крикнул ей, чтобы она не мешала, потому что он занят.
Миртл хотела постучать еще раз… но остановилась и снова прислушалась. Из-за двери доносился какой-то странный шум: что-то трещало, постукивало и жужжало. Это было похоже на те скрипучие звуки, которые издавали мамины часы с кукушкой перед тем, как окончательно сломались.
Она все-таки постучала.
— Дэнфорд?
— Уйди! — Голос был взволнованным, непонятно только, от страха или возбуждения.
— Дэнфорд, у тебя все в порядке?
— Да, черт возьми! Уйди, говорю тебе, и оставь меня в покое! Я скоро выйду!
Жужжание и стрекот. Стрекот и жужжание. Как гвозди в бетономешалке. Миртл стало страшно. Она очень надеялась, что у Дэнфорда не случился нервный срыв. Но вел он себя как-то странно.
— Дэнфорд, давай я схожу в пекарню и куплю пончиков?
— Да! — заорал он. — Да! Да! Купи пончиков! Купи туалетной бумаги! Сделай пластическую операцию! Иди куда хочешь! Делай что хочешь!
Миртл пару секунд постояла у двери, собралась постучать еще раз, но потом передумала. Она уже не была уверена, что ей хочется знать, чем занимается Китон в своем кабинете. Она даже не знала, хочется ей или нет, чтобы он вообще открывал эту дверь.
Она обулась и надела теплое осеннее пальто — солнышко еще светило, но уже не грело, — и вышла к машине. Подъехав к «Сельской печи» в конце Главной улицы, она купила полдюжины пончиков: с медовой глазурью для себя, с шоколадом и кокосовым орехом — для Дэнфорда. Она надеялась, что его это развеселит.
На обратном пути она мельком взглянула на витрину «Нужных вещей». То, что она там увидела, заставило ее вдавить педаль тормоза в пол обеими ногами. Если бы кто-то за ней ехал, багажник бы снес, как пить дать.
В витрине стояла самая красивая кукла, которую она видела в жизни.
Конечно же, шторы опять были подняты, и на двери красовалась табличка:
ОТКРЫТО
Конечно же.
11
Полли Чалмерс провела то субботнее утро самым необычным для нее образом: занимаясь ничегонеделанием. Она просто сидела у окна в своем венском кресле-качалке и рассматривала проезжающие машины и случайных прохожих. Алан позвонил ей перед выездом на дежурство, сказал, что не застал Лиланда Гонта, спросил, все ли у нее в порядке и не нужно ли ей чего-нибудь. Она ответила, что чувствует себя прекрасно и ей совершенно ничего не нужно. Это было вранье; чувствовала она себя паршиво, и кое-что ей действительно было нужно. Список этих вещей возглавляло лекарство от артрита.
Рассуждать об этом было, конечно, просто. Но когда смотришь любимому человеку в глаза или пытаешься подобрать ключ к собственному сердцу, да так, чтобы оно не разорвалось в клочья, все становится намного труднее.
Боль и ложь, ложь и боль. В последнее время вся ее жизнь, казалось, вращается вокруг этих двух понятий.
На самом деле она была в ужасе. Не то чтобы боль была невыносимой — какая бы она ни была, сама боль все-таки лучше, чем ее ожидание.
Вскоре после полудня она почувствовала в руках легкое покалывание, почти вибрацию. Вокруг костяшек пальцев и у основания большого пальца образовались колечки жара. Полли чувствовала, как они пульсируют под ногтями, словно маленькие невеселые улыбки. Раньше так было — дважды, — и она знала, что будет дальше. Скоро начнется то, что ее тетя Бетти, болевшая той же формой артрита, называла уже полным приветом. «Когда мои руки начинает покалывать, как от слабого тока, я понимаю, что надвигается шторм и пора задраивать люки». Теперь Полли пыталась задраить собственные люки, впрочем, без особого успеха.