Нужным быть кому-то (СИ)

Яркие, немыслимых расцветок гномьи колпаки вызвали много веселья, примеряли их все и ухохатывались друг над другом.

— Бабуль, и тебе, дед, вот, сладости ихние. Будете в клубу чаи гонять, меня вспоминать. Валь, Наташ, вам, пузатикам, — он замолк, получив затрещину от бабы Тани, — э-э… в интересном положении, по набору сосок прикольных, а чё? Ни у кого таких нету! Ладно, ладно, — остановил он возмущенных женщин, — потом мне вручите. Когда соберусь рожать. А ещё вот, «Камю» прикупил, попробовать.

— Чей-то такое камю твоё?

— Темнота каменская, коньяк это.

— Небось моя самогоновка не хужее?

— Вот и определим методом дегустации завтра.

— На-ко внучек к твоему к мудрёному колпаку вот, варежки, — баба Таня, протянула ему розовые с красными узорами рукавички, — вязала Еленке, да уж больно они тебе в цвет!

— О, бабуленция! В масть самую, дай я тебя поцелую, я ж теперь самый хипповый на фирме буду. Не потерять бы только!

— А ты их, как в детстве, на резиночки пришей и в рукава перекинь, — усмехнулась Валя.

— Точно, идея, Валь, пришей а?

— Макс, Макс, тебе сколь годов-от?

— Ну, двадцать шесть, скоро семь будет.

— Во-во, именно, семь без двадцати.

— Вон, рыбаки плетутся, то ли уморилися, то ли рыбы невмочь сколь наловили.

Действительно, Палыч и Козырев еле передвигали ноги, Макс выскочил на улицу.

— Игнатьич, вы чё такие стрёмные?

— Сам ты… Мы с добытков возвращаемся, вон, глянь, какого леща вытащили? Да и на новенького, как Ленин говорит, всегда удачно, — у них в рыбацком ящике нашлись три щурёнка, пяток окушков и несколько ершей, но лещ был красава — с три мужских ладони.

— Я думал, такие у нас не водются, — сунулся дед Вася.

— Водются, дед, водются, иногда, когда багрилкой цепляешь. Баб Таня, Тома моя запечет леща-то на Рождество, а с тебя твоя знатная уха. — Ванюшка с Коляном к Федяке свернули, лыжи хотят забрать, покататься, — шумнул Ленин.

Макс уже договаривался с ним в следующий раз пойти:

— Надо же испытать все прелести в зимней деревне, чё я, зря примчался?

Баба Таня, не евшая весь день в Сочельник, до первой звезды, затеяла дрожжевые блины.

— Чё, такие бывают? Не ел и не слышал! О, давай я тебе помогу немного? — Макс с удовольствием наливал тесто на сковородку, переворачивал толстенькие пористые блинцы, шлепал по рукам детей, утаскивающих их у него. — Э-э-э, дайте хоть горку из них выложить.

Баба Таня раскладывала по розеткам варенье из малины, смородины, крыжовника — на любой вкус. Девы уносили их в горницу, на стол. Блинов получилось много, Макс с опаской смотрел на «горки». — Не перестарались мы с тобой? А, бабуль?

— А вот, смотри…

Налегли на блинцы дружно, ели, нахваливая и мастерицу и конечно же, пекаря. Макс ел, что за ушами трещало:

— Не, точно, поселюсь тут у вас, баб Тань, возьмешь на прокорм?

— Нет, Максимушко, уж очень ты прожорливый!

— Ну вот, всю малину обломала!! Эх, невеста, расти быстрее, может тогда хоть отъемся?

Аришка хихикала:

— Я как баба не умею, а ты, и правда, много ешь.

— Все против меня, сиротинки, жестокие вы… Уфф, наелся, пойду лишние жиры сгонять, Лёх, ты со мной или дома?

— С тобой, ща оденусь.

— Эх, жаль, маловато снегу выпадает сейчас, — ввалившийся Ванюшка снимал валенки, — в нашем детстве каких только ходов не было в огородах, и крепостей.

— Оу, крепость я бы построил, да ещё водичкой облить, и штурмуй всю зиму такую, — откликнулся Макс.

Отметили Рождество, накатались всласть на лыжах, с неохотой и надутыми губами уезжали из Каменки — каникулы кончались. Началась учеба и работа. У Лешки время летело незаметно: школа, занятия у Макса три раза в неделю, секция борьбы, вечерние посиделки с детьми и дедом, иногда приходили Артем и Серега, вели себя степенно, Марь Иванна угощала всех своими пирогами.

Ездили к Горшковым, вот уж где отрывались девчушки и Санька, в спорткомнате дым стоял коромыслом. Марина волновалась за беременность, ждали, когда будет 8–9 недель, чтобы начать обследование, решили так: если будут хоть малейшие сомнения, полетят в Израиль. Горшков-старший был уверен, что дитя здоровенькое, а Марина и хотела бы быть уверенной, но боялась.

Навещали бабу Таню, смотрели, как идет отделка дома, «хлопот-полон рот», катались с Никиткой на снегоходе. Игнатьич полюбил кататься на лыжах, особенно ему по душе пришлось большое поле, окруженное со всех сторон заснеженными сосенками. Он подолгу стоял там, любуясь искрящимся на солнце снегом, радуясь тишине и вдыхая казавшийся сладким воздух.

Восьмое марта получилось двойным праздником — у Ванюшки родился сын-богатырь, весом в четыре килограмма.

— Арсений, Сенька! — тут же выдал счастливый папаша, пили «за женщин всех», потом за сыночка, небывалый случай, но поднабрались, утром девятого дружно отпивались рассолом.

— Теперь, Вовка, твоя очередь, будут два мужика вместе расти, Сенька и Лёха, подумаешь, месяц разницы.

— Только бы все прошло благополучно, очень переживаю. Или, как Макс говорит, гоняю, из-за родов. Хотя в Израиле сказали, что все должно быть нормально…

— А ты, Володя, настраивайся сам и Валюшку подбадривай.