Ныряльщица за жемчугом

– Что ты, Дима, за человек! – плачущим голосом продолжала подруга. – Думаешь, самый гений, да? Я, мол, сижу, творю, а все остальные – пусть за мной конюшни расчищают?

– Какие еще конюшни?

– Авгиевы, – отрезала Надя. – Но теперь все, хватит! Надоело! И клубнику из своей квартиры сам выноси! Как знаешь!

– Чего выносить? – удивленно вскинул брови Полуянов.

А Надюха – бессильно опустилась по стеночке и отчаянно разрыдалась.

Ох уж эти женщины! Подумаешь, квартиру залило! Событие – в сравнении с ежедневной лентой новостей – скучнейшее, заурядное. А она рыдает, будто умер у нее кто-то.

Как же она любила Полуянова! Когда-то. Но сейчас не просто выгнать его была готова, но даже убить. Собственными руками. Обломком той самой трубы, которую она умоляла починить как минимум в течение года. Но нет, у Димки постоянно творческий поиск, командировки. А когда вдруг свободное время выпадет, все равно он не снизойдет до каких-то проржавевших коммуникаций.

Надя на своей работе в научной библиотеке давно привыкла к отрешенным творцам, настолько не от мира сего, что не умели мобильными телефонами пользоваться и могли в читальный зал в пижамных брюках явиться – потому что над монографией задумались и забыли одеться. Но дело в том, что ее-то саму никогда не привлекала участь сиделки при гении. В Димке она полюбила в первую очередь защитника. Мужчину. Надежду, опору. И Полуянов, худо-бедно, с ролью главы семейства справлялся. Пусть без «золотых гор», но их ячейку общества обеспечивал. И хулиганов, когда Димочка рядом, можно было не бояться. И ухаживать он умел. И в ванну с шампанским однажды ее затащил. И весело с ним. Но вот его беспомощность в быту Надю просто бесила. Димкина ведь вина – ничья больше! – что трубу прорвало. Да и сейчас что он в квартире натворил?! Как можно собирать грязную воду наволочкой и сливать помои в кастрюлю?! И как ей в связке со столь безответственным товарищем теперь делать ремонт?!

– Ты паркет когда-нибудь настилал? – буркнула Надежда.

– Я?! – изумился Полуянов.

– Ясно. А обои клеил?

– Клеем мазал. Давно, еще в школе, – задумавшись, вспомнил он. – Мама припахала. Но они отваливались все время, и она сказала, что сама доделает.

– Ничего, – отрезала Митрофанова, – научишься.

– Ой! – отмахнулся Дима. – Любишь ты, Надюха, из мухи слона раздувать! Подумаешь, беда! Зачем самому-то клеить? Найдем специально обученных людей, они все сделают.

– Трубы нам уже сделали!

– Ну, это ведь ты выбирала водопроводчиков.

Она не сразу нашлась, чем ответить на подобную наглость. Но Димка ответа и не ждал. Вместо этого проговорил деловито:

– Лучше ужин разогрей. И не терзай больше мой слух хозяйственными проблемами.

Надя почувствовала, что пунцовеет, но продолжить скандал не успела. Полуянов нахально обнял ее, прижал к стене и жадно прошептал в ухо:

– Лучше давай начнем с любви! Секс на развалинах, класс!

Она повырывалась пару секунд, а потом прильнула к нему, прижалась всем телом.

Даже Родион – и тот посмотрел с укором.

А Надя таяла в Димкиных объятиях – в разгромленной квартире, на пропитавшемся влагой ковре – понимала, что сейчас абсолютно счастлива.

…Когда все закончилось и Полуянов с деланым возмущением произнес: «Ты мне ужин наконец разогреешь?», она с задумчивым видом сказала:

– Когда симпатия, тебе в человеке нравится внешность. Когда нравится еще и характер – это влюбленность. А когда непонятно за что любишь – это и есть настоящее чувство… от которого крышу срывает.

– Ох, Надька, приятно слышать! Ты говори, говори еще! – расплылся в улыбке Дима.

– И еще я очень хочу от тебя ребенка. Такого же несносного, бестолкового и… и любимого. – Митрофанова, расчувствовавшись, всхлипнула и виновато взглянула на Димку. Если она заикалась о детях, тот сразу мрачнел, замыкался в себе.

Вот и сейчас он досадливо пробормотал:

– Ты опять, Митрофанова?! Тоже мне, нашла время! Полный кризис, ремонты, судебные иски – а ты все о детях!

– Ерунда! – отмахнулась она. – Люди и во время войны детей делали. Прямо в окопах.

– Надежда! – повысил голос Полуянов. – У тебя совесть есть? Мало что я во всей квартире полы вымыл? Не кормлен и утомлен бурной страстью? Ты мне еще и нервы будешь мотать?

– Имею право, – улыбнулась она. – Хоть иногда, – и пошла на кухню.

Но когда, включив плиту, перемешивала мясо с овощами, в сковородку упала слезинка. Она продолжала всхлипывать, но тут из комнаты донесся голос Полуянова:

– Надюха! Ну куда нам с тобой детей заводить – в такой-то халупке?

– Да у тебя всегда найдется предлог! Халупка, маленькая зарплата, кредит за машину, плантация клубники, иски, финансовый кризис! – возмутилась Надя.

– Все, музычка, стоп! Лови мысль, пока не ушла. Предлагаю: ремонт – к черту! На обеих квартирах, – входя в кухню, продолжал Дима.

– Чего?

– Продаем их. За сколько возьмут.

– С ума сошел?!

– А себе покупаем хорошую «трешку». Или даже четырехкомнатную. Чтобы нормальная гостиная, спальня. Мне кабинет. Ну, и детская, если уж ты так настаиваешь.

– Дима!